Господа юнкера

Оригинальная фотография 2-го выпуска 6-й Московской школы прапорщиков пехоты 1916 года. Фото приклеено к картонному паспарту – по всей видимости, некогда висело в застекленной рамке. За почти 100 лет своей истории фотография получила значительные повреждения. Возможно, фрагмент фотографии с правой стороны был вырван умышленно – так обычно поступали в случаях, когда среди выпускников фигурировали лица, объявленные в сталинские годы “врагами народа” (см. статью «Врачи народа»). Все фотографии выпускников подписаны, что представляет особый интерес для специалистов, изучающих этот период российской истории.

Первая мировая война – а еще раньше и русско-японская война, сопровождавшиеся огромным в сравнении с предыдущими войнами числом жертв, поставили перед командованием российской армии вопрос о необходимости быстрой подготовки младших офицеров взамен выбывающих из строя во время боевых действий. Еще до мобилизации 1914 года некомплект офицерских чинов составлял около 3 тыс. человек, а после приведения армии в военный состав дефицит офицерских кадров удвоился. Первые же бои Первой мировой войны показали, что потери среди офицерского состава будут огромны. В связи с этим Военный Министр, генерал от кавалерии В.А.Сухомлинов настоял на сокращении срока подготовки офицеров в военно — учебных заведениях с 8 до 4 месяцев.

В сентябре 1914 года Генеральный штаб Российской армии принял «Положение об ускоренной подготовке офицеров в военное время», которое предусматривало создание в крупных городах Империи, а также при фронтах и отдельных армейских соединениях новых школ по подготовке прапорщиков. Для обучения в школы принимались студенты, юнкеры, чиновники, солдаты и унтер-офицеры – словом, практически все сословия граждан. Каждая школа имела свои отличительные знаки, которые вручались выпускникам.

6-я московская школа прапорщиков пехоты расположилась в здании Крутицких казарм, частично сохранившихся до нашего времени. Это здание имеет богатую историю: при императоре Павле здесь располагались казармы полицейских драгун, 
при Николае I — жандармский корпус графа Бенкендорфа, а затем и политическая тюрьма, где в 1834-35 годах в течение семи месяцев отбывал заключение Александр Герцен. В 1842 году в этих казармах размещался Московский внутренний гарнизонный батальон, с 1904 — батальон 12-го гренадерского Астраханского полка. В предреволюционной России школы прапорщиков отнюдь не были образцом военной подготовки. Инспекции школ, в частности, проверка,  проведенная советником Военного Министра генерал -майором Борисом Викторовичем Адамовичем, показала низкую дисциплину, царившую во многих школах прапорщиков, антисанитарные условия проживания учеников, нехватку материально-технической базы.

Несмотря на то, что практически с момента своего создания школы прапорщиков переподчинили Главному управлению Генерального штаба, подготовка выпускавшихся офицеров в условиях идущей войны оставалась крайне низкой. В связи с этим, например, начальник 71-й дивизии телеграфировал 20 октября 1915 г. своему корпусному командиру, генералу Зайончковскому: «Все прибывшие до сих пор на укомплектование полков офицеры, как показал боевой опыт и долгие беседы с ними, выяснили, что они, во-первых, не имеют никакого понятия об управлении огнем в бою, т. е. не знакомы с боевой стрельбой, во-вторых, совершенно не знакомы со штыковым боем и, в третьих, не знают, как им действовать тогда, когда противник их обходит или охватывает. Сплошь и рядом они тревожно доносят, что их охватывает противник, что они скоро будут окружены и т.д. Они не только не знают этого дела практически, что самое главное, но не знакомы с этими вопросами и теоретически. А между тем в последнее время все прапорщики, прибывающие на укомплектование полков, почти немедленно принимают роты, не редко в самом бою, и поэтому практическая их подготовка по этим трем вопросам является одним из главных отделов их обучения».

Мало того, большинство слушателей школ прапорщиков не видели в будущем себя на офицерской службе.  Когда при посещении 6-й московской школы прапорщиков 4-6 июля 1916 года генерал Адамович задал учащимся вопрос, кто из них предполагает остаться на военной службе после окончания войны, утвердительно ответили всего 5 процентов учащихся. Не менее тревожным вопросом был и социальный состав обучающихся, не вполне отвечавший тогдашним представлениям об офицерском сословии. Так, в докладе генерала от инфантерии Адлерберга Императору Николаю II о результатах осмотра запасных батальонов Государем говорилось: «Большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов.Между ними были из чернорабочих, слесарей, каменщиков, полотеров и буфетчиков. Как мне было доложено, нижние чины часто, не спросив даже разрешения, отправляются держать экзамен. Вследствие этого бывают случаи, что совершенно негодные нижние чины попадают в прапорщики”.
Такой социальный состав во многом определил позицию школ прапорщиков  в дни Октябрьской революции. Большое количество учащихся в той или иной степени симпатизировали революционерам – как минимум, эсерам, и не желали принимать участия в боевых действиях против красных. Не стала исключением и 6-я школа прапорщиков пехоты в Москве, личный состав которой в дни кровопролитных боев  во время Октябрьской революции объявил о своем нейтралитете.

Однако, часть слушателей и выпускников школ – преимущественно юнкера и старшие офицеры – героически сражались с большевиками, в том числе на защите Московского кремля. Так, 13 ноября 1917 года на территории бывшего Братского кладбища в Москве (в районе нынешней станции метро “Сокол”) были погребены юнкера и студенты, участвовавшие в защите Москвы от большевиков:

Гвай – прапорщик 7-го ударного батальона,
Григорий Ягудин – прапорщик 85-го пехотного полка,
Концерхав – прапорщик,
Василий Агеев – ударник,
Аронин – юнкер 3-й Московской школы прапорщиков,
Байко П. – юнкер 6-й Московской школы прапорщиков,
Васильев Николай Иванович– юнкер 3-й Московской школы прапорщиков,
Голубятников – студент Императорского Московского университета,
Иванов Владимир Михайлович – юнкер военного училища,
Королев – ударник,
Кузьмин Григорий – юнкер Алексеевского военного училища,
Лавреченко Федор – юнкер 6-й Московской школы прапорщиков,
Мамыкин Николай – юнкер 5-й Московской школы прапорщиков,
Марков Михаил – ударник 7-го батальона,
Мирзоянц Михаил – юнкер,
Мирошкин Григорий – юнкер 4-й Московской школы прапорщиков,
Никитин Алексей – юнкер 7-й роты Алексеевского военного училища, Новик Иван – юнкер 4-й роты Алексеевского военного училища,
Норман Николай Андреевич – солдат «Батальона смерти»,
Павлов – юнкер 5-й Московской школы прапорщиков,
Печкин – юнкер Александровского военного училища,
Стефан Страздин (Ян Страздин) – юнкер 4-й роты Алексеевского военного училища,
Фомин Николай – юнкер 4-й роты Алексеевского военного училища,
Чулков Тимофей – ударник

Не смогли избежать гибели и многие из сохранивших “нейтралитет” слушателей школ прапорщиков. После выхода 5 сентября 1918 года декрета “О Красном терроре”, предусматривавшего, среди прочего, “при малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безусловный массовый расстрел. Направить все усилия к безусловному расстрелу всех, замешанных на белогвардейской работе», по Москве прокатилась волна массовых арестов. Заложников раздевали до нижнего белья, сажали в грузовики и везли на расстрел на Братское кладбище или на Ходынское поле. Первая партия заложников была расстреляна у кирпичной ограды Братского кладбища в день выхода декрета – 5 сентября 1918 года.

Среди расстрелянных в тот день  были Протоиерей Иоанн Восторгов – настоятель Собора «Василия Блаженного» на Красной площади, Ефрем (Кузнецов) – епископ Селенгинский викарий Забайкальский, бывшие министры Внутренних дел Николай Алексеевич Маклаков и Алексей Николаевич Хвостов, председатель Государственного Совета Иван Григорьевич Щегловитов, сенатор Степан Петрович Белецкий – бывший директор Департамента полиции и многие другие. Всего же в период с 1918 по 1920 годы лишь на одном Братском кладбище и в его окрестностях были расстреляны десятки тысяч человек.

После Октябрьской революции  1917 года 6-я школа прапорщиков была упразднена, а ее инвентарь, хозяйственная часть и оружие перешли в распоряжение вновь созданной 1-й Московской революционной пулеметной школы. Некоторые административные служащие бывшей школы прапорщиков — адъютант, кассир, заведующий хозяйством, врач и капельмейстер — стали работать в новом учебном заведении. Регулярные занятия в новой школе начались уже 22 декабря 1917 года. Возглавил новое военное учебное заведение бывший выпускник 6-й школы по подготовке прапорщиков пехоты Г.М. Орешкин.

В 1922 году здание бывших крутицких казарм получили имя героя Октябрьской революции А.А.Алешина и стали именоваться “алёшинскими казармами”. В 1928 году в казармах располагался, наряду с курсантами-красноармейцами, и знаменитый в те годы Духовой Оркестр Московского мясокомбината.  После войны в здании казарм  располагалась гауптвахта Московского военного округа, а с начала 2000-х  — после серии загадочных пожаров – здание перешло Русской православной церкви, и сегодня в нем располагается синодальный  Отдел по делам молодежи РПЦ.

Братское кладбище, ставшее последним приютом для сотен выпускников школ прапорщиков, ждала не менее печальная участь. Несмотря на то, что кладбище располагалось на территории основанного еще в 1878 году (после русско-турецкой войны) Александровского убежища для увечных и престарелых воинов, а также на то, что, наряду с тысячами генералов, солдат и видных государственных деятелей, здесь уже при Советской власти хоронили красноармейцев, милиционеров, красных командиров и военных летчиков (в том числе погибших во время испытаний первых советских самолетов на Ходынском поле), в 1932 году был взорван расположенный здесь Храм «Преображения Господня» и уничтожена кладбищенская часовня. Вслед за этим за несколько дней были уничтожены почти все кресты и надгробия над захоронениями героев на Братском кладбище — как символы «Империалистической войны» и свергнутых реакционных классов. Впрочем, наряду с ними были уничтожены и надгробия над могилами красноармейцев.
Часть окраинной территории Братского кладбища была превращена в мусорную свалку и место для выгула собак. В центральной части бывшего Некрополя было устроено место для увеселений и отдыха – здесь даже построили танцевальную площадку, однако она так и не прижилась. А с середины 50-х годов окраины Братского кладбища были застроены домами. При этом центральная часть бывшего некрополя, ныне расположенная в липовой роще позади кинотеатра “Ленинград”, не была затронута и сохранилась вместе с погребениями героев Первой мировой войны в земле.
В 1990-е годы за земли Братского кладбища шли чиновничьи “войны” – здесь пытались строить коммерческие магазины, парк аттракционов и элитные дома. Тогда же мародеры приступили к систематическому разграблению скрытых под клумбами и аллеями могил. Лишь к началу 2000-х годов усилиями энтузиастов при поддержке Русской Православной Церкви на территории Братского кладбища были установлены памятные стелы и кресты в память о покоящихся здесь офицерах и генералах царской армии, а также юнкерах и многочисленных жертвах большевистских репрессий. А вход на территорию кладбища теперь украшает мемориальная стела.