Валерий Бабошкин: «В коллекциях не должно быть мёртвых раритетов»
Переславль-Залесский, что в Ярославской области, известен всему миру не только своими древними храмами и монастырями. Частью Золотого Кольца город абсолютно справедливо считается еще и потому, что в нем едва ли не каждый год открываются новые частные музеи старины. Самый молодой из них — Музей граммофонов и грампластинок — начал работу в июне 2013 года. Собиратель богатейшей коллекции — бывший следователь по уголовным делам Валерий Бабошкин. Причем собиратель, во всех смыслах: Валерий Андреевич не только коллекционирует патефоны и граммофоны, но и сам реставрирует их. Читать дальше…
* * *
Валерий Андреевич, как получилось, что бывший следователь оказался столь увлеченным коллекционером и реставратором патефонов? Сферы, мягко говоря, непересекающиеся… Не буду скрывать, старинные граммофоны стали для меня не первым увлечением. Изначально, лет 12 назад, я пристрастился делать деревянные поделки из редких цветных пород деревьев. Поскольку одна рука у меня была из-за профессиональной травмы парализована, плохо двигалась, мне посоветовали найти занятие, чтобы развивать двигательные функции. Постепенно стало получаться, я начал участвовать в ярмарках и выставках народно-художественных промыслов России. И, надо сказать, мои сувениры пользовались спросом.
А 10 лет назад я случайно увидел на одной из таких ярмарок подержанный патефон. Послушал, как звучат на нем пластинки, и что-то мне в душу такое запало. Я просто не смог пройти мимо и купил его. Сколько денег попросили за него — столько и отдал, даже не зная, много это для такого приобретения или мало. Мне было все равно, я понял, что мне нужна эта вещь. Вот с этого все и началось. Патефон был отечественный, Ленинградского завода, назывался «Дружба». Принес его домой и рискнул разобрать. Рискнул, потому что технического образования у меня нет, зато была неимоверная любознательность — очень уж хотел знать, из чего он состоит, как работает его механизм. Посмотрел, смазал, снова собрал, отрегулировал — и он у меня запел лучше прежнего. Так я понял, что могу восстанавливать такие аппараты. С тех пор пошло-поехало: делаю деревянные сувениры, а на вырученные от их продажи деньги покупаю антикварные патефоны и граммофоны, которые реставрирую и несу в музей. Со временем пальцам вернулась активность, руки стали послушными, развилась мелкая моторика. Так что выходит, что ремонт патефонов и изготовление миниатюрных поделок из дерева для меня в прямом смысле лекарство.
Почему именно патефон — не монеты, не чайники, а достаточно сложное в техническом плане и не самое дешевое устройство? Возможно, если бы мне чайник в тот момент на глаза попался, который бы увлек, то я собирал бы сейчас чайники. Это все пришло ко мне вдруг, внезапно. И я рад, что это оказался патефон. Он же поет! Это не просто бездушная механическая вещь, эта вещь продолжает жить, звучать и радовать спустя почти сотню лет после своего рождения! Причем с каждым годом удовольствие от этого все сильнее, поскольку мои экспонаты не молодеют. 
Считаю, что к любому коллекционированию нужно прийти, что-то должно породить эту заинтересованность. Я искренне уважаю собирателей любой старины — пожалуйста, хоть марки, хоть утюги. Но очень жаль, что многие уникальные коллекции так и не находят своего зрителя, просто исчезают. Собиратель уходит из жизни, его детям и внукам это увлечение безразлично, его дело никто не продолжает. В результате коллекция оказывается на свалке или просто пылится, приходит в негодность. Люди должны видеть частные коллекции. Иначе зачем вообще этим заниматься? Я убежден, что за развитием именно частных музеев — небольших, но доступных — большое будущее.
Вы имеете в виду доступность в широком смысле этого слова? Безусловно! Доступность важна не только в плане цены, а чтобы экспонаты были «живыми», чтобы их можно было потрогать, послушать. Не так как в советское время вещи лежали мертвым грузом под стеклом и бабушка-смотрительница следила, чтобы посетитель ничего не испортил. У нас — подходите, трогайте! Мы позволяем покрутить ручку, завести патефон, поставить старинную пластинку, сфотографировать… Когда человек выходит из нашего музея, у него уже не остается вопроса: а что внутри у граммофона, а как он работает. Посетитель видит весь механизм — от мембраны до иголки. Он узнает весь процесс эволюции звукозаписи — от фонографа Эдисона до цифровых современных устройств. Поэтому смело говорю, что наш музей «живой», дышащий, поющий. Причем поющий голосами легендарных исполнителей — Утесова, Бернеса, Толстого, Руслановой. В результате посетитель покидает нашу экспозицию другим человеком, уже не таким пустым как пришел, а озадаченным, удивленным, обогащенным.
В музее не должны находиться «мертвые» вещи, в каждой должна быть своя живая история. Только тогда они будут интересны, тогда есть смысл их собирать и показывать. У меня есть трофейный английский патефон фирмы «Триумф», я намеренно его не реставрирую, потому что считаю, что он должен быть в моей коллекции именно в таком неисправном виде. Чтобы люди знали, что он прошел вместе со своим хозяином Великую Отечественную войну, что его слушали в окопах, что он поднимал воинский дух, и словно храбрый боец не сумел уцелеть на поле боя, был ранен. Этот экспонат сам история, это особый случай. Мне этот трофей достался от одной посетительницы, ее отец привез устройство после войны. Женщина просила меня отреставрировать патефон, чтобы аппарат мог проигрывать пластинки — выполнять свою прямую функцию. Я сказал, что рука не поднимается что-то в нем менять и предложил поменяться на рабочий советский портативный патефон. Хозяйка сразу согласилась, когда узнала, что ее аппарат будет стоять в музее. Я взял с нее обещание, что она привезет мне и фотографию своего отца в военной форме, чтобы я мог рассказывать посетителям, кому принадлежал этот уникальный раритет.
Но ведь далеко не всегда удается проследить историю раритета… Как тогда быть? Для меня важно, чтобы мои экспонаты рассказывали о себе. Очень жаль, когда ниточка обрывается, судьбу экспоната нельзя до конца узнать, он становится таким сиротливым.
У меня есть поистине уникальный экспонат, собранный из подручных материалов заключенным, который в 50-е годы сидел где-то на Колыме. Он сделал его из того, что было доступно за высоким забором: под корпус ящик какой-то приспособил, обшил дермантином, приколотил для устойчивости плинтус, сам нацарапал название вместо фирменного лейбла, гвоздик загнул вместо крючка, ручку для завода из какой-то проволоки смастерил, штепсель от другого электроприбора вмонтировал. Этот патефон хранит частицу трагической советской истории. Я приобрел его у одного старика в городе Щелково, но, к сожалению, истории этой вещи во всех подробностях он не знает. Жаль, но, скорее всего, создатель этого уникального экспоната останется для нас навсегда неизвестным. Зато известно, например, для кого был приобретен другой патефон из моей коллекции. На нем имеется специальная табличка с гравировкой «Яковлеву М.С. от командования главного управления Военно-воздушного флота в честь 20-летия ВЛКСМ. 1938 год».
Но кто такой Яковлев М.С. мне неизвестно. Пока. Парень, который мне продал это устройство, рассказал, что помнит этот патефон в доме с детства, но как он попал в их семью, не знает. Я задался целью найти через библиотеки, в архивах, кто же был такой этот Яковлев, которому такой дорогой подарок командование ВВФ преподнесло.
Буквально на днях ко мне попал экземпляр, который был сделан на заводе «Электроприбор» Ленинградской области — одном из оборонных предприятий. Такая продукция выпускалась ограниченным тиражом. Этот патефон мне прислали из Уссурийска. Я таких лейблов пока не видел: на фирменной эмблеме белый медведь несет портативный патефон. За 10 лет собирания и коллекционирования такой попался в поле моего зрения впервые. Как только увидел его в сети, сразу списался с человеком — тот оказался бывшим советским моряком. Патефон он мне переслал, а вот историю его пока не рассказал. Но я обязательно докопаюсь.
За 10 лет большая коллекция собралась? 
Довольно внушительная. То, что представлено в экспозиции — лишь половина коллекции. Остальные раритеты на реставрации в моей мастерской находятся. А в музей я приношу патефоны уже практически в идеальном состоянии, они все работают, все живые. Реставрация — это хоть и интересный, но достаточно трудоемкий и долгий процесс. Все граммофоны, за редким исключением, попадают к коллекционерам в довольно запущенном виде, после многолетнего чердачно-гаражно-сарайного хранения. Как правило, полноценный работающий экземпляр для музея я могу собрать только из двух, а то и из трех доноров. Сначала я разбираю каждый экспонат по винтикам. Затем с каждой детали убираю пыль, старую смазку, меняю сломанные, ржавые элементы. Если бы я не был так этим увлечен, то терпения вряд ли хватило. Но я так люблю это занятие, что даже сам не заметил, как получилась целая коллекция. Причем всем этим я этим занимаюсь один, у меня нет помощника. Да он, в принципе, мне и не нужен. Возьму подмастерье только в том случае, если это будет человек столь же одержимый этим занятием как и я.
Что чувствуете, когда в ваших руках начинает оживать уже казалось бы отживший свой век, давно замолчавший граммофон? Когда из нескольких запущенных несчастных патефонов со ржавыми детальками собираешь один, включил его, он весело запел, то понимаешь, что в прямом смысле слова дал вторую жизнь уникальному предмету, буквально спас от смерти редкую вещь. Сразу хочется всем ее показать, чтобы и другие порадовались, послушали. Гордость в такие моменты чувствую.
В вашем музее не только старинные граммофоны и пластинки, но и другие вещи вчерашней эпохи — керосинки, газеты начала прошлого века, часы… Считаете, что в таких местах важна атмосфера? Безусловно! Если у нас стоит трофейный граммофон 1942 года, то рядом я и газетку тех лет положу, чтобы можно было узнать, чем жила страна в те годы, о чем сообщало советское информбюро. Берите, читайте. Так еще больше передается шарм времени.
Есть экспонаты-любимцы или все одинаково дороги? Я не выделяю более или менее ценные экспонаты. Они все приобретены и доведены до ума с большим трудом, достались не просто так. Ведь в «добрые руки» отдают антикварные патефоны лишь единицы владельцев, большинство людей стараются продать. Некоторые наивно полагают, что откопанная на чердаке грампластинка с надписью «СССР» сегодня бесценна, поэтому начинают называть заоблачные цены. Но бывают и такие хозяева, кто просит символические деньги. Есть граммофоны, за которыми я охочусь уже не один год. Например, экземпляр один, его хозяин живет в Одинцово. Я надеюсь, он все же согласится в обозримом будущем продать мне его. Это вовсе не значит, что такой у меня каприз эгоиста-коллекционера. Но я знаю, что для нашего музея это будет интереснейший экспонат, потому и стараюсь приобрести. Ведь я уже не просто собираю коллекцию для себя, а для людей. Я не несу в музей все, что попадает в руки — только лучшее, самое интересное, ценное, обязательно отсеиваю ненужное.
В коллекции присутствуют граммофоны, которые просто нельзя не любить. Например, один из самых миниатюрных в истории аппарат швейцарской фирмы «Mikiphone». Их было выпущено совсем немного в период с 1924 по 1927 годы. Согласитесь, такие габариты не могут не удивить. Ведь в тот же период выпускались и огромные тумбовые, и трубные граммофоны, а тут карманный вариант, которые воспроизводит те же пластинки. Качество звука у него, конечно, похуже, но в техническом плане он не отстает от своих более внушительных собратьев. Очень удобно, принес с собой в портфеле в любое место, завел и слушай. Это один из первых таких портативных вариантов, массовый выпуск переносных моделей появится несколько позже. Я приобрел его по объявлению в интернете. Мужчина, который продал мне его, рассказал, что нашел его в кабинете у отца. Он даже не сразу понял, что это. Поскольку необходимости в нем не было, владелец и выставил его на продажу.
Или возьмем, к примеру, настоящий фонограф фирмы «Edison» — того самого Томаса Эдисона, который изобрел его. У меня этот аппарат работающий, да еще и с валиком! Да таких в мире считанные экземпляры! Мы имеем возможность показать посетителям это устройство не на фотографии, а в живую. Далеко не каждый музей имеет подобный экспонат.
О голосах на грампластинках… У вас, наверняка, имеются уникальные экземпляры… Грампластинка — это же законсервированный голос. Второй раз сделать такую запись уже нельзя, она уникальна. У меня в архиве хранятся голоса не только знаменитостей, но и неизвестных исполнителей. Но эти пластики не менее ценны. Есть и голоса знаменитостей, причем не только певцов. Хранятся голоса Николая Островского, Сергея Михалкова, Рины Зеленой, академика Мичурина, Павлова, доклады Сталина 1936 года, Молотова, других советских вождей.
Самая, пожалуй, редкая и ценная пластинка в моем музее — это пластинка из шилака. Она в своем оригинальном конверте сохранилась, выпустила ее американская фирма «Пишущий ангел». На одной стороне сделана уникальная запись голоса графа Льва Николаевича Толстого, сделанная 1909 году в Ясной поляне. Он дает свои комментарии, свою рецензию на известную некогда книгу «О Великом Посте». Нужно сказать, что записей голоса Толстого на пластинках очень мало. Дело в том, что Томас Эдисон подарил писателю фонограф и Лев Николаевич довольно активно пользовался этой технической новинкой, сделал массу записей своих философских рассуждений именно на валиках фонографа. Мы же имеем дело с пластинкой, что само по себе более ценно. Тем более, если учесть, что это одна из последних записей графа Толстого — менее чем через год старец скончался. На другой стороне не менее уникальная и интересная запись Сергея Муромцева — это первый председатель Государственной думы Российской Империи. Эта Дума существовала считанные месяцы, была распущена, поскольку считалась рассадником либеральных идей. Я дорожу этой пластинкой еще и потому, что Муромцев оставил на ней свой автограф.
Как к вам попал этот экспонат? 
Эта пластинка в числе других 148-ми попала ко мне от потомков русского коллекционера начала XX века Рудольфа Эдуардовича Герлаха. Это был москвич, уважаемый и состоятельный человек, профессор Сельхозакадемии, страстный любитель грамзаписей. Несколько лет назад на одной из столичных ярмарок, куда я приехал с граммофоном и включил его, ко мне подошли двое интеллигентного вида мужчин, заговорили со мной, узнали о моем хобби, о том, насколько серьезно я им увлечен. Видимо, я произвел на них хорошее впечатление, потому что они предложили мне за какие-то небольшие деньги выкупить у них архив грампластинок Герлаха.
Мне повезло! Мало того, что пластинки оказались редкими, так они еще и в идеальном состоянии сохранились. Людям они стали не нужны, но они не стали их выбрасывать, а нашли энтузиаста в моем лице и передали. Спасибо старым коллекционерам, которые с таким трепетом относились к своим вещам. Ведь Герлах не заигрывал свои пластинки до дыр, он их берег, для него они представляли невероятную ценность. А сейчас они ценны для нас. В его коллекции были записи звезд царской эстрады — Шаляпина, Собинова, Нежданова, Сбруева, Сибирякова… Уверен, что у многих такие коллекции тоже дома пылятся. Жаль, если они сгинут, пусть лучше их в музеи передают, мы сохраним. Знаете, я ведь никогда не был меломаном, меня больше интересовала техническая часть моего увлечения. Но вот за 10 лет начал и в музыке неплохо разбираться. Не в современной, конечно, а той, что является ровесницей моих экспонатов.
Есть мнение, что на старых пластинках и граммофонах голос того же Шаляпина звучит лучше нежели на очищенном, оцифрованном носителе. Есть ли смысл истинному меломану держать дома такой аппарат не как музейную реликвию, а именно для прослушивания раритетных пластинок? 
Я когда выезжаю с патефонами на ярмарки, выставки, то подходят и музыканты, и преподаватели музыки, и просят продать. Я спрашиваю: «А для чего он вам?». Отвечают, что такого объемного, живого звука, столь приятного для слуха, невозможно добиться никаким другим даже самым современным воспроизводящим устройством. Это, действительно, так! Если патефон отрегулирован, настроен, очищен, смазан, пластиночка не заиграна, иголка новая, то он не скрипит, звучание будет самым качественным — и слова, и музыка. Должен заметить, что в нашей стране во все времена очень любили музыку. Вмиг раскупали и граммофоны с раструбом, и тумбовые виктроллы, и патефоны — можно сказать, следили за техническими новинками. Кстати, отечественные патефоны тоже были очень востребованы в СССР, примерно начиная с 30-х годов. Красногвардейский и Ленинградский заводы выпускали их гигантскими тиражами. Продукция эта была не особо затейлива в дизайнерском плане, зато не так дорого стоила. Вспомните советские фильмы: из каждого окна либо Русланова, либо Робертино Лоретти, либо «Рио-Рита»…
Говорят, что современные граммофоны, которые выпускаются в Индии и Китае, ни в какое сравнение не идут с раритетными ни по дизайну, ни по качеству воспроизводимого звука. Это так? Совершенно верно! Новодельные индийские и китайские граммофоны предназначены только для интерьера, никакой ценности ни для музея, ни для меломанов, ни для коллекционеров они не имеют абсолютно! Человек, увлеченный музыкой, никогда не поставит пластинку в китайский граммофон — у них совершенно другой звук, другой качество, другие цели, как я уже сказал. У меня даже есть идея в качестве одного из экспонатов поставить индийский новодел, чтобы посетители музея могли сравнить и найти, как говорится, 10 отличий и в дизайне, и в качестве звучания. Чтобы все поняли, что это просто яркая игрушка.
У вас налажены контакты с другими коллекционерами схожей тематики? Например, в Ярославле есть музей «Музыка и время» Джона Мостославского. Да, конечно, я стараюсь наводить мосты с коллегами, в нашем деле иначе нельзя. А к Джону я недавно ездил, он показал мне свою коллекцию. Я рассказал ему, что у нас, в Переславле, тоже теперь есть свой музей граммофонов. Пригласил его к нам, мы договорились и дальше сотрудничать. У меня есть еще большое желание познакомиться с Борисом Чухонцевым, это создатель частного Музея забытых людей и брошенный вещей на станции Апрелевка в Подмосковье, где был в свое время знаменитый Апрелевский завод грампластинок — первый в стране. Ну а лучшим экспертом по граммофонам и фонографам в России я считаю Владимира Дерябина. Это авторитет. У него музей в Санкт-Петербурге, в котором каждому стоит побывать. Он собирает более 30 лет, еще в советских времен. Думаю, что у него лучшая в России коллекция.
А себя считаете экспертом в патефонах? Нет, конечно. 10 лет для коллекционера — это еще не стаж. Это начало, у меня все впереди.
Ваше увлечение наверняка сделало вас завсегдатаем электронных аукционов, блошиных рынков? Конечно, где-то знакомишься, где-то совет дашь, где-то тебе помогут что-то приобрести. Я, например, приобрел фонограф в Санкт-Петербурге с помощью человека, с которым именно вот так по общим интересам на форуме познакомился. Он мне подсказал, к кому можно обратиться, с кем списаться. За 10 лет уже очень много связей накопилось, коллеги есть по всей стране — от Уссурийска до Калининграда. Да, что там страна, у меня есть экземпляры и из Японии, и из Италии, из Франции. Важно поддерживать связь. Ведь иногда в руки попадают такие экземпляры, у которых не то что фирму, страну-производителя не выяснить так просто. Приходится консультироваться на форумах, спорить, так рождается истина.
Как появился ваш музей? Вы были инициатором? Я собирал патефоны много лет. И как-то года три назад моя супруга говорит мне: «Зачем ты это делаешь? Кому это нужно?». На что я ей ответил: «Кому это нужно, тот меня сам найдет!» Мое дело собрать экспонаты, сделать архивные фонды пластинок. И однажды так и случилось. Руководитель туристического комплекса «Ботик» Сергей Палехов сам на меня вышел и предложил сделать постоянную экспозицию патефонов. Я с радостью согласился! Что же дома все это держать? Подготовили помещение и в мае 2013 года начали выставляться, а 7 июня в 16 часов было официальное открытие. Так что у нас все старинные часы в музее показывают всегда 16 часов, не удивляйтесь. Можно сказать, что мне очень повезло — сами понимаете, как трудно найти для музея помещение. Это замечательно, когда энтузиазм и желание коллекционера совпадают с возможностями и заинтересованностью предпринимателей — в результате рождается нечто доброе и полезное.
Как считаете, почему вокруг Переславля-Залесского столько музеев сосредоточено? Неужели здесь так любят люди старину? Сам по себе город и его территория располагают к этому, поскольку это историко-географический национальный парк «Плещеево озеро», которое существует еще с Ледникового периода. Город старинный, со старинными церквями, монастырями, которым более 1000 лет. Место историческое, значит и музеи должны быть обязательно. И, кстати, в этом отношении Переславль-Залесский не чемпион. Есть на Украине такой Переславль-Хмельницкий, похожий на наш небольшой городок, так там порядка 30 музеев! Поэтому нам сам Бог велел развивать нашу историческую тему. Чтобы люди не просто приехали на озеро поглазели, искупались, а что-то познали новое. 
По этой дороге от Переславля как-то совершенно невольно образовалась музейная тропа. Это не было запланировано, таких проектов у города не было. Начинается тропа с Горецкого монастыря и его музея, затем музей Александра Невского, потом идут музеи швейных машин, утюгов, чайников, старинных монет, 5 мая 2013 года открылся музей ламповых радиоприемников, 7 июня мы начали работу, рядом с нами Музей Петра I, само Плещеевское озеро тоже музей, потом идет Музей паровозов. А скоро откроется еще один новый музей — Музей ряпушки, посвященный рыбе, которая водится в нашем озере. Совершенно очевидно, что во многом благодаря именно частным музеям знаменитое Золотое кольцо становится все более посещаемым, интерес к нему не угасает, сюда хочется возвращаться снова и снова.
Переславль-Залесский, май 2014
