Благотворительная советская почтовая открытка «В помощь голодающим» стоимостью 1250 рублей, выпущенная предположительно в 1922 году по заказу Всероссийской Центральной Комиссии помощи голодающим при ВЦИК (ЦК Помгол). Артефакт отражает краткий (Помгол просуществовал всего год) период в истории Советской республики, когда, убедившись в неэффективности продразверстки и отменив ее в 1921 году, большевики принялись искать иные способы привлечения капитала для борьбы с голодом и разрухой. Итогом этих поисков, как известно, стала Новая экономическая политика. Но тогда, в 1921-1922 годах, учреждение Помгола и временное воссоздание традиционных инструментов благотворительности позволило привлечь к процессу сбора средств остатки дореволюционной элиты, быстро наладившей связи с заграничными предпринимательскими и культурными кругами. Но после того, как за рубежом были созданы общества помощи бедствующей России, сам Помгол был распущен, а его члены арестованы и сосланы в глухие губернии. Первый диалог советский власти с гражданским обществом вышел издевательски кратким.
* * *
Трагедия Поволжья и многих других российских губерний, которые из-за засухи и неурожая в 1921-1922 годах были обречены на голод и вымирание, описана во многих источниках. До нас дошли сотни шокирующих документов, воспоминаний и фотографий, свидетельствующих о том, что пришлось испытать жителям деревень в эти суровые годы. Много меньше информации сохранилось о деятельности так называемых «Помголов» (сокращенно от «помощь голодающим») — организаций, которые занимались сбором средств и продовольствия для нуждающихся крестьян. Еще более скромно историками описаны способы, с помощью которых собирались деньги, — устройство лотерей и аукционов, продажа благотворительных почтовых марок, перечисление рабочими зарплат в фонд голодающих. И почему-то почти обделенной вниманием исследователей осталась тема советских благотворительных открыток, средства от продажи которых также шли на закупку продовольствия. В частности, практически не описана в исторической литературе серия открытых писем, изданная по заказу Всероссийской Центральной Комиссии помощи голодающим при ВЦИК. И поскольку представленная в нашей коллекции открытка относится именно к этой уникальной серии, попытаемся заполнить этот пробел.
Для начала попробуем установить год выпуска нашего раритета — на оборотной стороне открытки он почему-то не указан. Некоторые коллекционеры датируют эту серию 1929-м и даже 1930 годом. Однако правильность такой датировки вызывает сомнение. Дело в том, что Всероссийская Центральная Комиссия помощи голодающим при ВЦИК, выпустившая это открытое письмо, была распущена еще 15 октября 1922 года. Даже если предположить, что карточку выпустил так называемый Последгол — комиссия по борьбе с последствиями голода, перенявшая эстафету у упраздненного Помгола, — то самый поздний срок ее издания мог прийтись на июль 1923 года, поскольку 1 августа Последгол был также ликвидирован. В последующие годы ни одну комиссию по борьбе с голодом Помголом уже не называли, и даже в период Голодомора 1932-1933 годов все благотворительные организации и профильные правительственные комитеты именовались иначе. Скорее всего, представленная открытка была выпущена в 1922 году, в период наибольшей активности Помгола.
Обратим внимание, что карточка так и не была никуда отправлена, о чем свидетельствует отсутствие марки и текста письма. Это может говорить о том, что она была приобретена именно для благотворительных целей. В верхнем левом углу на оборотной стороне видна эмблема, в которой далеко не сразу угадывается символ рабоче-крестьянского государства: серп и молот. Там же легко читается знакомая аббревиатура — РСФСР. В данном случае она расшифровывается как Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика (слова «социалистическая» и «советская» поменяются в названии нашей страны местами только в 1936 году). Надпись в «шапке» открытого письма гласит: «В пользу голодающих». Это довольно редкий случай, поскольку обычно на благотворительных открытках тогда указывали конкретно, для каких именно нуждающихся собираются средства — «В помощь голодающим Поволжья» или «Для умирающих детей Поволжья», поскольку эти регионы более всего пострадали от засухи и голода. Однако известно, что дефицит продовольствия в 1920-1923 годах охватил не менее 35-ти российских губерний, в том числе Южную Украину, Крым, Башкирию, частично Казахстан, Приуралье и Западную Сибирь. Видимо, Центральным комитетом Помгола средства собирались централизованно — для оказания помощи всем пострадавшим регионам.
Здесь же, на оборотной стороне карточки, указана ее благотворительная стоимость — 1250 рублей. Казалось бы, баснословная для того времени сумма. Однако достоверно определить, много это или мало, — не беремся. Дело в том, что именно на 1922 год пришлась денежная реформа, в ходе которой путем многократной деноминации произошел обмен старых обесцененных рублей («совзнаков») на новые. Чтобы проследить резкость колебания цен в ту суровую пору, приведем динамику изменения почтовых тарифов: в январе 1922 года за простое письмо платили 250 рублей, в феврале-марте — 7500 рублей, а в апреле-июне — уже 50000 рублей. В почтовом ведомстве, которое просто не успевало печатать марки и открытки с новыми ценами, даже возникла идея выпускать знаки почтовой оплаты и сами карточки без указания стоимости — чтобы в зависимости от курса рубля и изменения тарифа производить переоценку. Так что понять, насколько дорогой или дешевой на самом деле была наша открытка, можно только выяснив месяц ее издания. К сожалению, установить этого нам не удалось. Но, судя по всему, средства от продажи нашего раритета Помгол выручил не такие уж большие — в годы разрухи и гражданской войны одна буханка хлеба стоила порой миллионы рублей. В альбомах некоторых филокартистов хранятся открытки в помощь голодающим с назначенной благотворительной ценой 200 и даже 500 тысяч рублей. Так что все относительно. Главное, как говорится, чтобы деньги дошли до адресата.
Теперь рассмотрим лицевую сторону нашего раритета. На ней нет абсолютно ничего примечательного — это черно-белый репринт знаменитой картины Василия Перова «Охотники на привале». Причем репринт очень плохого качества. Это вполне объяснимо: Помгол особо не волновало качество картинки — гораздо важнее было поскорее отпечатать заказ и выручить за него благотворительные средства, поскольку количество жертв голода к весне 1922 года исчислялось уже миллионами. Известно, что помимо картины Перова в эту серию благотворительных открыток вошли портреты Чехова, Андреева, Шопена, Моцарта, Вагнера, а также многих других известных российских и зарубежных композиторов, писателей и художников — и ни одного изображения советского рабочего, большевистской символики или агитационного плаката. Сегодня такой подход назвали бы грамотным маркетинговым приемом. Судите сами: благотворительные письма могли приобрести только выжившие после «красного террора» зажиточные горожане из бывших дворян, офицеров или, на худой конец, мещан, которые получили образование и имели хотя бы поверхностное представление о том, кто нарисован на открытке. Вряд ли толстосумы стали бы выкладывать по 1000 с лишним рублей за карточку с изображением рабочего с молотом. Так что советская власть в этом вопросе проявила мудрость и заготовила для благотворителей этакий нейтральный интеллигентский набор персонажей. Впрочем, были и другие серии, на которых размещали картинки или реальные фотографии изможденных недоеданием стариков, женщин и детей.
Нельзя не сказать несколько слов о самой картине, открыточная копия которой, надеемся, помогла собрать деньги для голодающих. Василий Григорьевич Перов написал ее в 1871 году. Оригинал полотна сегодня находится в Москве в Государственной Третьяковской галерее. В образе рассказчика художник, который сам был страстным охотником, изобразил Д.П. Кувшинникова — известного столичного врача и большого любителя ружейной охоты. Прототипом охотника-скептика стал друг Кувшинникова — врач и художник-любитель В.В. Бессонов. В образе самого молодого персонажа изображен 26-летний Н.М. Нагорнов — еще один коллега Кувшинникова. Главное в «Охотниках на привале» – психология действующих лиц. Пожилой охотник (по-видимому, из бедных дворян) повествует о своих успехах, как барон Мюнхгаузен: глаза его горят, он напряжен, вкладывает всю душу в рассказ, наверняка преувеличивая случившееся. Второй, одетый с иголочки молодой охотник, с большим интересом слушает — по выражению лица можно предположить, что он искренне верит рассказчику. Сдвинув набекрень шляпу, недоверчиво почесывает за ухом и ухмыляется крестьянин, полулежащий в центре. Воплощая в себе трезвый народный ум, мужик, разумеется, ни в грош не ставит байки барина и внутренне посмеивается над легковерностью юнца. Заметим, что современники отнеслись к этой картине неоднозначно. Так, В.В. Стасов восхищался полотном, сравнивая его с лучшими охотничьими рассказами Тургенева. Более строг был Салтыков-Щедрин, критиковавший картину за отсутствие непосредственности.
Те, кто хорошо знаком с творчеством Василия Перова, наверняка удивлены тому, что для благотворительной открытки в помощь голодающим были выбраны именно веселые «Охотники на привале». Действительно, среди работ Василия Григорьевича есть полотна, полные неподдельного драматизма — взять хотя бы «Проводы покойника» (1865), «Возвращение крестьян с похорон зимою» (1880), «Дети-сироты на кладбище» (1864), «Ночью в избе»(1871). Но, видимо, в этом тоже проявилась маркетинговая смекалка Помгола — наводящие тоску картины наверняка продавались бы не так бойко, как мажорные бытовые сценки. История не сохранила свидетельств того, прикладывал ли сам Василий Перов свою кисть к созданию первых в России благотворительных открыток. Но известно, что многие его современники-художники активно участвовали в этом благородном деле — в частности, Мстислав Добужинский, Илья Репин, Константин Маковский. Причем делали они это совершенно бескорыстно.
Первые попытки собирать средства на благотворительные цели с помощью открытых и закрытых писем были предприняты в России ещё в конце XIX века — после того, как в 1894 году Министерство внутренних дел разрешило выпуск открыток без штемпельной марки частным лицам (до этого право изготовления бланков было только у почтового ведомства). В 1898 году Управление детских приютов, которое находилось в ведомстве учреждений императрицы Марии, с разрешения правительства выпустило особые бланки для писем под названием «благотворительные закрытые письма с объявлениями» — это, по сути, и были первые отечественные благотворительные открытки. Бланк письма состоял из листа почтовой бумаги форматом 21,5х30 см, сложенного вчетверо, с двумя гуммированными клапанами для заклейки. На адресной стороне помещался почтовый штемпель ценой в 7 копеек для междугородних и 5 копеек для городских писем. Здесь же наносилось изображение пеликана, кормящего птенцов (эмблема Управления приютов) и надпись: «Чистый доход поступает в пользу детских приютов ведомства учреждений императрицы Марии». Объявления печатались на всех сторонах листа, кроме адресной. На внутреннем развороте оставлялось место для письма. Расходы на печать одного бланка составляли 1 копейку. С каждого проданного экземпляра 1 копейка отчислялась детским приютам, 5 (или 7) — почтовому департаменту. Таким образом, производство каждого письма обходилось в 7 (или 9) копеек, а продавалось за 4 (городские) или 5 (междугородние) копеек. Разница покрывалась доходами от публикации объявлений. Первые 5 серий писем, имевшие специальный штемпель в виде рисунка семикопеечной марки, разошлись очень быстро. Вскоре обнаружились, что особо сообразительные граждане вырезали его и наклеивали на обычные конверты. По этой причине все последующие серии имели обычные штемпеля, которые нельзя было использовать подобным образом. В 1899 году были выпущены еще 5 серий пятикопеечных благотворительных закрытых писем. Тираж каждой серии варьировался от 3 до 5 тысяч экземпляров. Главная контора благотворительных писем тогда находилась в Санкт-Петербурге, однако филиалы для сбора объявлений имелись и в других городах (Москва, Саратов, Одесса, Рига, Казань, Симферополь, Ростов–на-Дону, Харьков, Варшава, Уфа и Киев). Но уже в 1901 году выпуск благотворительных закрытых писем был прекращен как «маловыгодный».
Другое начинание в этой сфере оказалось более успешным. Оно связано с именем Ивана Михайловича Степанова, ставшего основателем издательства Общины Святой Евгении (иногда его называли «Издательством Красного Креста»). Но сначала немного об истории самой Общины. В 1880 году художник Гавриил Кондратенко повстречал в Севастополе нищенствующую сестру милосердия, которая помогала раненым в Русско-Турецкой войне. От нее он узнал о бедственном положении многих других сестер. По возвращении в Петербург художник обратился за помощью к богатому промышленнику, вице-президенту императорского Общества поощрения художеств – Ивану Петровичу Балашову. Тот, в свою очередь, ходатайствовал перед Главным управлением Российского Общества Красного Креста (РОКК) и получил разрешение на создание Комитета попечения о сестрах милосердия. В итоге, в 1882 году был организован «Санкт-Петербургский Попечительный комитет о сестрах Красного Креста». В 1893 году при Комитете была образована Община сестер милосердия под патронажем принцессы Евгении Ольденбургской – внучки Николая I. В честь небесной покровительницы принцессы Общине было дано имя Святой Евгении. Молодые сестры милосердия оказывали платную медицинскую помощь населению, прибыль от которой шла на поддержание «убежища для престарелых сестер». При Общине работали амбулатория, больница и аптека. В марте 1896 года РОКК обратило внимание местных организаций «на возможность привлечения дополнительных средств путем издания благотворительных конвертов со знаком Красного Креста». Эту работу и наладил Иван Михайлович Степанов.
Иван Степанов родился в 1857 году в провинциальном городке Демянске Новгородской губернии, в семье портного. Тем не менее, ему удалось сделать карьеру: дослужиться от курьера до статского советника. В монографии В.П. Третьякова «Открытые письма Серебряного века» приводится следующая характеристика Степанова: «Иван Михайлович был профессиональным благотворителем, какой-то внутренний мотор заставлял его делать добро, причем совершенно бескорыстно». Известно, что в голодные годы он лично собирал пожертвования и даже проводил кружечный сбор в церквях инославного исповедания. В 1896 году Степанов начал издавать благотворительные конверты, в которых рассылали визитные карточки. Эти конверты назывались «вместо визитов». Первый их выпуск был приурочен к Пасхе и имел большой успех. Конверты оформляли художники Л. Бакст, М. Добужинский, В. Замирайло, Е. Лансере, Г. Нарбут, С. Чехонин, С. Яремич.
Реализованная чуть позднее идея издания благотворительных открытых писем также принадлежала Ивану Степанову. По его просьбе популярный в то время писатель и художник Николай Каразин нарисовал четыре акварели («Пахарь», «У часовни», «Весна», «Тройка летом»), с которых в заведении графических искусств Э.И. Маркуса способом цветной литографии в 1898 году были отпечатаны первые четыре открытки. Успех новой печатной продукции превзошел все ожидания. В том же году известные художники И. Репин, К. Маковский, М. Виллие, Е. Самокиш-Судковская, Н. Самокиш, В. Овсянников и С. Соломко пожертвовали Общине 10 своих акварелей для открытых писем. Два тиража этих открыток (по 10 тысяч экземпляров каждый) с надписью «В пользу Комитета попечения о сестрах Красного креста» разошлись мгновенно. Стало очевидно, что издание благотворительных открытых писем в России может быть не менее прибыльным, чем в Европе. Став на прочную экономическую основу, издательство расширилось. В созданную при нем в 1903 специальную художественную комиссию вошли знаменитые художники — Бенуа, Рерих, искусствовед Курбатов. К концу 1904 года у Общины был свой магазин по продаже художественных изданий в Петербурге, который находился на Большой Морской. Еще один магазин чуть позже открылся в Москве, а на железнодорожных станциях Общине было разрешено ставить специальные торговые киоски.
Община Св. Евгении, кроме того, устраивала благотворительные выставки оригинальных рисунков, созданных для открытых писем, а также аукционы произведений искусства. Цена открыток Общины составляла 3-5 копеек (для сравнения, цветные обычные открытки других издательств обычно стоили 2 копейки). В годы Первой Мировой войны цены заметно выросли, и к 1917 году стоимость благотворительных красочных открытых писем достигала 20 копеек. Всего за 20 лет работы издательство выпустило 6410 номеров открыток (из них 3000 видовых) общим тиражом более 30 миллионов экземпляров. Похоже, каждый взрослый подданный Российской Империи того времени хоть раз в жизни да послал кому-нибудь открытку, изданную трудами общины Св. Евгении. Однако успешный ход дел нарушила первая русская революция. После 1917 года издательство было национализировано, оказалось в ведении Государственной Академии материальной культуры и вошло в состав Комитета популяризации художественных изданий (КПХИ). Интересы большевистской публики были очень далеки от искусства, сбыт продукции резко упал. Издательству пришлось прибегнуть к ссудам и сокращению выпуска новых партий. А в 1928 году выпуск открыток КПХИ был запрещен по идеологическим соображениям.
Открытки с благотворительными целями выпускались и другими обществами. Всемирный почтовый союз также издавал карточки с видами зданий Общин Красного Креста в Архангельске, Самаре, Козлове, лазаретов и госпиталей РОКК в Харбине. Пропагандистские открытки Всемирного почтового союза времен Первой Мировой войны, отпечатанные в типографии А.Ф. Постнова, представлены и в нашей коллекции. В среде коллекционеров также широко известны открытки с репродукциями картин, выпущенные Любанским обществом попечения о бедных Ольги Дьяковой (существовало с 1900 по 1917 год) и видовые открытки Кунгурского городского попечительства о бедных. Член Московских благотворительных обществ по оказанию помощи нуждающимся студентам М.М. Зензинов выпустил в 1906 году серию из 88 открыток, посвященных декабристам. Наряду с высокохудожественными, были широко распространены благотворительные карточки с сюжетами типа «Прогулки с воспитанниками детских приютов», «Хороводы на полянках» и т.д., выпускаемые с целью сбора средств на так называемые учреждения общественного призрения. Особенно много благотворительных открыток было выпущено в годы Первой Мировой войны. Доходы от изданий шли в пользу лазаретов, на устройство мастерских для увечных солдат, на содержание приютов, в помощь беженцам и семьям воинов.
По высочайшему соизволению императрицы печатается серия открыток, посвященных работе Александры Федоровны и ее дочерей — великих княжон Татьяны и Ольги — в Царском лазарете, открытом Александрой Федоровной под флагом Красного Креста. Надпись на открытках гласила: «Чистая прибыль от продажи этого издания пойдет на усиление средств лазаретов Царскосельского района». Товарищество скорой печати «А.А.Левенсон» издает открытки с изображением Красного Креста — «для раненых на передовых позициях». Появляются открытки Скобелевского комитета попечения о раненых, Марфо-Мариинской обители, Императорского человеколюбивого Общества в пользу раненых воинов и семей нижних чинов, «Комитета Ея Императорского Высочества Великой княжны Татианы Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий», Петроградского городского комитета в пользу воинов и их семей и многих других. Призывы на открытках – самые разнообразные: «Помогите детям — жертвам войны», «Русские воины в плену ждут от нас помощи», «Граждане Москвы, оденьте беженцев» и т.д.
Во время Первой Мировой войны немцы впервые применили удушливые газы. Верный своему девизу – «Милосердие на поле брани» — Российский Красный Крест взял на себя изготовление противогазов и защитных повязок. На всех открытках того времени надпись: «Каждые проданные 2-3 открытки дают возможность изготовить респиратор для защиты от удушливых газов». Кстати, такие открытки также имеются в коллекции «Маленьких Историй». Комитетом Харьковской конторы Государственного банка в период с 1914 по 1917 год была выпущена серия благотворительных открытых писем «На Помощь воинам и их семьям» с сюжетами: «Георгиевский день на войне», «Харьковцы в окопах», «Переправа казаков», «На бивуаке», «Батарея на позиции», «Обстрел австрийских позиций», «Харьковские автомобилисты на войне». Серия была повторена в благотворительных выпусках «На устройство приюта-ясли для сирот воинов» и в «Издание Харьковскаго отдела, состоящего под высочайшим Его Императорского Величества покровительством Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям».
Но Октябрьская революция нанесла большой удар по издательскому делу. Одни предприятия были закрыты, другие – национализированы. Типографии попали под строгий контроль государства. После 1917 года основная издательская деятельность, связанная с благотворительностью, сосредоточилась в специально созданном издательстве Всерокомпома (Всероссийский комитет помощи больным и раненным красноармейцам и инвалидам войны) при ВЦИК. Только за период с 1 августа 1922 года по 1 мая 1923 года оно выпустило 900 тысяч благотворительных открыток, 11 миллионов марок и 660 тысяч значков. Но уже к началу 30-х годов, в связи с упразднением самого понятия благотворительности, подобного рода открытки перестают выпускаться. Более того, такие издания даже высмеивались в литературе. Помните, в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок», публикация которого в советском ежемесячном журнале «30 дней» началась в январе 1931 года, фундамент богатства подпольного миллионера Корейко был заложен как раз посредством махинации с выпуском благотворительных открыток. Вкратце напомним эту историю:
«Он узнал, что республика начала строить электрическую станцию. Узнал также, что денег постоянно не хватает и постройка, от которой зависит будущность республики, может остановиться. И Александр Иванович решил помочь республике.
— Что может быть проще! Мы будем продавать открытки с видами строительства, и это принесет те средства, в которых так нуждается постройка. Запомните: вы ничего не будете давать, вы будете только получать.
(…) Слова Корейко сбылись — доходы притекали со всех сторон. Но Александр Иванович не выпускал их из своих рук. Четвертую часть он брал себе по договору, столько же присваивал, ссылаясь на то, что еще не от всех агентских караванов поступила отчетность, а остальные средства употреблял на расширение благотворительного комбината. Так Александр Иванович прибавил к своему капиталу полмиллиона рублей».
Однако в годы повального голода в Поволжье даже бессовестный махинатор Корейко вряд ли стал бы наживаться на благотворительности. Первые тревожные вести о трагедии появились еще осенью 1920 года, когда неурожай охватил Калужскую, Орловскую, Тульскую и Царицынскую губернии. Было собрано всего 20 млн пудов зерна против 147 млн пудов в предыдущие годы. К зиме острый дефицит продовольствия обнаружился еще в пяти районах. Население голодающих губерний составляло около 33 миллиона человек. Неясные слухи о голоде просочились в Москву и Петроград в декабре 1920 года. Известный социолог Питирим Сорокин, побывавший в деревнях Самарской и Саратовской губерний зимой 1921 года, вспоминал впоследствии: «Избы стояли покинутые, без крыш, с пустыми глазницами окон и дверных проемов. Соломенные крыши изб давным-давно были сняты и съедены. В деревне, конечно, не было животных: ни коров, ни лошадей, ни овец, коз, собак, кошек, ни даже ворон. Всех уже съели. Мертвая тишина стояла над занесенными снегом улицами». Погибших от голода обессилевшие односельчане складывали в пустых амбарах».
Советская пропаганда писала тогда, что в разорении страны виноваты белогвардейцы и интервенты, которые исчерпали все запасы хлеба, распределение которых среди голодающих позволило бы им продержаться до нового урожая. «…Голод явился чудовищным результатом гражданской воины», — говорил Ленин. Убедившись, что проводившаяся на протяжении последних лет политика продразверстки не дает плодов, в марте 1921 года ВКП (б) приняла новую экономическую политику (НЭП). Правда, до возвращения частной собственности было еще далеко — речь пока что шла лишь о замене продразверстки фиксированным продналогом, которым обложили всех крестьян. Короткая весна 1921 года пронеслась в томительном ожидании и надеждах на предстоящий урожай. Но с наступлением знойного лета аграрные иллюзии полностью развеялись. В Костромской, Пензенской, Самарской, Царицынской и ряде других губерний озимые полностью выгорели от засухи, а на кубанские посевы обрушилась саранча. В Приволжском военном округе население питалось травой и листьями с примесью муки, в Татарии — одной только травой. В Рязанской губернии прекратили снабжать провизией больницы и детские дома. По всему Поволжью участились случаи голодной смерти, особенно среди детей. Однако если во время предыдущих неурожаев в 1891-м, 1906-м и 1911 годах всевозможную помощь голодавшим крестьянам оказывали различные общественные организации и само правительство, то на этот раз реакция советской власти последовала далеко не сразу. Судя по всему, руководство страны вообще не желало признаться в существовании проблемы. Впервые о дефиците продовольствия газета «Правда» сообщила только 2 июля 1921 года, но сделала это очень робко — лаконично, в коротенькой заметке на последней полосе сообщила: «В этом году урожай зерновых обещает быть ниже среднего уровня десяти последних лет».
Но о повальном голоде люди к тому времени узнавали не только из газет — земля слухами полнилась. Вот как описывает Виктор Тополянский рацион голодавших в своей статье «Год 1921-й: Покарание голодом»: «Лучшим хлебом считался зеленый, целиком из лебеды; хуже — с примесью навоза, еще хуже — навозный целиком. Еще ели глину, и именно тогда было сделано великое открытие “питательной глины”, серой и жирной, которая водилась только в счастливых местностях и была указана в пищу каким-то святым угодником. Эта глина насыщала ненадолго, но зато могла проходить через кишки, и так человек мог прожить целую неделю, лишь постепенно слабея. Обычная глина, даже если выбрать из нее камешки и песок, насыщала навсегда, от нее человек уже не освобождался и уносил ее, вместе с горькой жалобой, на тот свет для предъявления великому Судии».
В меню голодавших входили мясные блюда из кошек, собак, черепах, сусликов, крыс, грачей, лягушек, саранчи и падали, а также отварные шкуры, ремни и молотые кости. Растительная стряпня состояла из травы, соломы, лебеды, листьев смородины и ежевики, желудей, муки из хрена, липовой коры, бересты, мха, мякины, опилок и мельничной пыли. Особое место занимали минеральные кушанья из торфа, ила и разнообразного мусора. Олицетворением трагедии тех лет стал старик-крестьянин со знаменитого плаката Дмитрия Стахиевича Моора-Орлова «Помоги» (автор всемирно известного плаката «Ты записался добровольцем?»). Это полное глубокой человечности, потрясающее по силе и эмоциональной выразительности произведение. Сначала художник хотел изобразить на плакате фигуру крестьянина, окруженную видами страданий и бедствий голодающих. Однако Моор отказался от этого замысла и пошел по пути концентрации центрального образа. Похожая на призрак, изможденная фигура голодающего старика, страстный жест его иссохших рук, вскинутых в горестном обращении к народу, — все это со страшной правдивостью свидетельствует о стихийном бедствии.
К середине лета 1921 года Советское правительство, наконец, попыталось мобилизовать все силы для оказания помощи миллионам голодающих. 21 июля 1921 года в СССР был сформирован Всероссийский комитет помощи голодающим (ВК Помгол). Организация появилась после того, как в Москве прошел VII Всероссийский сельскохозяйственный съезд, на котором обсуждались вопросы организации совместной государственной и общественной помощи голодающим. Эта тема звучала в выступлениях многих участников съезда, в частности, экс-министра продовольствия во Временном правительстве, известного экономиста Сергея Прокоповича. Именно он и предложил обратиться к советской власти с инициативой создания общественного комитета по борьбе с голодом. Это было поистине уникальное событие для той поры. Вдумайтесь: либерально-буржуазная общественность сама предложила помощь советской власти. Идею горячо поддержал писатель максим Горький, он же выступил активным участником переговоров организаторов с большевиками. Усилия писателя увенчались успехом: ВЦИК утвердил статус общественного ВК Помгола. Его председателем был назначен председатель Моссовета Лев Каменев, заместителем Алексей Рыков, а почетным председателем избран писатель Владимир Короленко. В состав Помгола вошли известные ученые и общественные деятели России: сам Горький, Сергей Прокопович, его жена — публицист Екатерина Кускова, бывший кадет Николай Кишкин, графиня Софья Панина, Вера Фигнер, экс-председатель II-й Государственной Думы Федор Головин, а также множество агрономов, врачей и писателей. Эти люди содействовали легитимизации комитета и сбору денег за границей. Чтобы убедиться, что первая российская добровольная организация не позволит себе политических вольностей, советское руководство на всякий случай доукомплектовало ее «ячейкой» из двенадцати высокопоставленных коммунистов, в том числе Анатолием Луначарским. Комитет был наделен правом образовывать свои отделения на местах и за рубежом, приобретать в России и за границей продовольствие, фураж, медикаменты и распределять их среди голодающих.
Горький от имени Помгола обратился с призывом о помощи ко всему миру. Анатоль Франс, Герберт Уэллс, Джон Голсуорси, Эптон Синклер и многие другие писатели тут же отозвались на воззвание русского писателя. На обращение Горького откликнулся и Международный Красный Крест, благотворительная организация Фритьофа Нансена, а также министр торговли США Герберт Гувер, который, помимо прочего, возглавлял ARA (American Relief Administration — Американская администрация помощи). 21 августа в Риге между советским правительством и ARA был подписан договор о предоставлении помощи. Американский конгресс выделил стартовый капитал в размере 18,6 миллиона долларов (взамен США просили отпустить из тюрем всех американских заключенных). Кроме того, помголовцами были сделаны личные пожертвования.
Разумеется, советские власти не могли допустить, чтобы столь важным вопросом, как организация международной помощи России, занималось общество, возглавляемое бывшим членом Временного правительства. Однако у Сергея Прокоповича и членов ВК Помгол было то, чего не было у большевиков — авторитет в обществе и влияние в международных кругах. Так что до поры до времени с деятельностью общественного Помгола власть была вынуждена мириться. Однако дальнейшая судьба этой организации была предрешена изначально — не даром в один день с созданием ВК Помгол большевики создают его «головную организацию» — Центральный комитет (ЦК Помгол) под председательством Михаила Калинина. Пока Прокопович и сотоварищи налаживали международную помощь, ЦК занимался внутренними делами: был изменен план заграничных закупок, значительную часть валюты ассигновали на приобретение хлеба. Помгол прикрепил к каждой голодающей губернии один «урожайный» регион — для шефства. Так, Московская губерния помогала Чувашской республике, Оренбургской губернии и Крыму, Петроградская губерния — Башкирской республике, Иваново-Вознесенская губерния — Марийской автономной области, Владимирская губерния — Татарской АССР, Тульская — Самарской губернии и т.д.
Власти приложили все усилия для того, чтобы превратить сбор средств голодающим в общенародную кампанию. Повсюду устраивались сборы продовольствия, рабочие «добровольно-принудительно» отчисляли часть своего заработка в фонд помощи голодающим, причем соревновались — кто больше сдаст. Кампания не обошла стороной даже детей: в детском фильме «Кортик» по одноименной книге Анатолия Рыбакова три друга Генка, Мишка и Славка устраивают благотворительный спектакль, все сборы от которого также шли в гуманитарную кассу. «Пусть весь рабочий класс как один человек встанет, чтобы залечить тяжкую рану Поволжья, а плодородное Поволжье в будущие годы отплатит нам со своей стороны своим хлебом. Таким путем мы только и сохраним Советскую власть и защитим завоеванную свободу против всех злодейских покушений капиталистов всего мира», — писал в октябре 1921 года Ленин.
Для сбора дополнительных средств в помощь голодающих местными Помголами придумывались самые разные способы. В частности, устраивались десятки благотворительных лотерей (этот метод привлечения гуманитарных средств был удачно опробован еще в царской России). Приведем лишь некоторые из советских лотерей 1921-1922 годов:
1. Лотерея Петроградской Губернской комиссии «Петроград – голодающему Поволжью». Цена 10 000 руб.
2. Лотерея Витебского Губернского Помгола. «Витебск – голодающему Поволжью». Цена 5 000 руб.
3. Лотерея «Псковские швейники – голодающему Поволжью». Цена 3 000 руб.
4. Денежная лотерея Московского Губернского Помгола. Цена 100 000 руб.
5. Лотерея ЦК Помгол при ВЦИК. Цена 500 000 руб.
6. Лотерея Комиссии Помгола Высшей школы военной маскировки. Цена 25 руб.
7. Денежная лотерея Сибирского отделения Всероссийского Общества Красного Креста. Цена 250 000 руб.
Первым использовать открытки для сбора благотворительных средств начал Московский губернский Помгол. Он выпустил открытые письма стоимостью 75 и 100 тысяч рублей в пользу голодающих детей, для чего использовал старые клише дореволюционных издательств. Этому примеру тут же последовал Помгол Псковской губернии. А Астраханский Губиздат массовым тиражом издал серию из шести открыток с рисунками художника С.С.Сахарова: «Идет голод и холод», «Помогите женщинам и детям», «Голодающие Поволжья на пристани» и др. Срочность издания и нехватка материала заставили применить для печатания этих открыток простую бумагу. И в этом — еще одна примета той трудной поры.
Помогали бороться с голодом не только открытки, но и марки. В конце 1921 года была создана Центральная комиссия помощи голодающим по филателии и бонам. Результаты ее работы были поразительные. Только за один год комиссия собрала 300 миллионов марок, которые продавали зарубежным коллекционерам, а на вырученные деньги закупала продовольствие. Была даже выпущена специальная брошюра «Сберегая почтовую марку, даешь кусок хлеба голодному». Известен случай, когда болезненного вида старик-инвалид Азиков принес несколько сот марок и сказал: «Вот, я когда-то собирал, возьмите теперь на голодных, больше ничем не могу помочь». При этом выяснилось, что он сам голодает, не имеет хлебных карточек. Отмечая его поступок, 4 июля 1922 года губкомпомгол выдал ему 20 фунтов (8 килограммов) муки и помог устроить его в дом инвалидов.
Каждый день к одному из домов на Тверском бульваре, где находилась комиссия, подъезжали подводы, груженные мешками и ящиками с использованными марками. С утра до вечера работники комиссии, а также московские школьники и комсомольцы, сидя за длинными столами, на которых были установлены тазы с водой, отклеивали марки от конвертов, сушили, обрабатывали и сортировали их. В одном из журналов председатель Центральной комиссии Федор Григорьевич Чучин писал о том, что Владимир Ильич Ленин, несмотря на крайнюю занятость, «присылает оболочки с почтовых отправлений с марками в нашу организацию, снабжая их собственноручными надписями и тем придавая им большую филателистическую ценность, чтобы показать пример другим — как надо сберегать почтовую марку для оказания помощи детям». Всего за 1922 год удалось собрать более 25 миллионов марок. Уже в 1923 году филателистической организацией было передано государству свыше 10 тысяч рублей золотом — немалая сумма по тем временам.
Филателисты через ЦК Помгол обратились в Наркомат почт и телеграфов с предложением выпустить почтово-благотворительные марки и отчислить весь доход от их продажи в фонд помощи голодающим. 
В морозный предновогодний день 1921 года на московском почтамте появился в продаже необычный выпуск знаков почтовой оплаты. Он состоял из четырех крупноформатных марок. На первых трех — красной, зеленой и коричневой — открывался вид на Волгу с плывущими по ней баржами с хлебом для голодающих. На четвертой, синей марке был изображен рабочий, поддерживающий обессиленного от голода крестьянина — символ помощи города пострадавшей от неурожая деревне. Все четыре миниатюры вышли одного номинала 2250 рублей. Из них 2000 рублей шли в фонд ЦК Помгола, а 250 рублей составлял почтовый сбор. Художники, служащие и рабочие Гознака работали над этим тиражом в неурочное время, для печати использовались обрезки обычной бумаги. Уже в феврале 1922 года вышла вторая серия.
На этот раз прямо поверх первых революционных марок РСФСР наштамповали надпечатки различных цветов. В апреле 1922 года выпустили еще четыре благотворительные марки в Ростове-на-Дону и среди них — первую советскую треугольную миниатюру. В ноябре того же года в пользу пострадавших от неурожая вышли четыре не совсем обычные марки — без номиналов, с изображением парохода, поезда, автомобиля и самолета. Пять рублей с каждого из этих знаков почтовой оплаты отчислялось в фонд Помгола. В Азебрайджанской, Грузинской и Украинской республиках также выпускались благотворительные марки.
Тем временем, во многом благодаря Всероссийскому комитету Помгол, помощь голодающим пошла и из-за границы. В 1921 году Женевская конференция Международного Красного Креста предложила известному полярному исследователю, норвежцу Фритьофу Нансену взять на себя руководство кампанией по оказанию помощи России и создала комитет «Помощь Нансена». Он был одним из немногих общественных деятелей Запада, кто лояльно относился к советской власти. Осенью 1921 года норвежец отправился в Самарскую губернию, где масштабы голода были особенно угрожающими. Очевидцев тех голодных лет не осталось, но в многочисленных свидетельствах сохранились воспоминания о том, как в полуопустевшие дома поволжских деревень заходил какой-то иностранец. Не поднимавшие от слабости голов старики смотрели на него безразлично, а дети хватали за руки и просили хлеба. Сам Нансен говорил, что ни прежде, ни потом он никогда столько не плакал. Увиденное очень впечатлило норвежца. Его организация в течение нескольких лет снабжала продовольствием Старо-Буянскую, Тростянскую, Больше-Каменскую, Кобельминскую, Богдановскую и многие другие российские волости. 
Нансеновская миссия собрала 40 млн швейцарских франков и оборудовала 900 пунктов по оказанию помощи голодающим в 280 деревнях и селах. В 1922 году Фритьофу Нансену была присуждена Нобелевская премия мира — за заслуги в деле репатриации военнопленных и беженцев из России, а также за оказание помощи голодающим российским крестьянам. Вся премия 122 тысячи крон и такая же сумма, добавленная издателем К. Эриксеном, пошли на создание двух показательных хозяйств в Поволжье и на Украине, часть — на нужды греков-переселенцев, обосновавшихся в Западной Фракии, а остаток был положен в банк на случай экстренной помощи беженцам какой-либо другой страны. Так норвежский исследователь спас от голодной смерти тысячи советских крестьян.
Тем временем, и советские власти изыскивали все новые способы борьбы с голодом. В феврале 1922 года правительство опубликовало декрет об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих. Однако еще в августе 1921 года церковь сама обратилась к руководству страны за разрешением образовать Церковный Всероссийский комитет для того, чтобы собирать помощь для бедствующих губерний. Большевики давать ответ не спешили. И только в декабре ЦК Помгол предложил церкви самой пожертвовать в пользу голодающих некоторые из ее ценностей. Сановники не возражали. Патриархом Тихоном даже был подготовлен проект воззвания о том, что можно жертвовать в благотворительный фонд. Советы получили эту инструкцию, на основании которой и был выпущен упомянутый февральский декрет. Однако из инструкции большевиками был исключен пункт, согласно которому церковные пожертвования являются полностью добровольными. Разумеется, в такой усеченной редакции документ полностью развязывал руки реквизиторов. После этого патриарх Тихон обратился к верующим с воззванием, в котором подверг осуждению вмешательство ВЦИК в дела церкви, сравнив его со святотатством.
Позднее историки придут к выводу, что советская власть просто использовала массовый голод в Поволжье в качестве подходящего предлога для реквизиции церковных ценностей. В ходе этой кампании в пользу государства изымались находившиеся в храмах всех конфессий изделия из драгоценных металлов и камней. Отчуждению подлежали и предметы, предназначенные исключительно для богослужебных целей (священные сосуды), что поставило в очень уязвимое положение духовенство и вызвало сопротивление прихожан. Только за первое полугодие 1922 года разворовывание церквей вызвало более 1400 случаев кровавых столкновений. Против священнослужителей состоялся 231 судебный процесс, 732 человека оказались на скамье подсудимых. Советское правительство только в 1922 году изъяло церковных ценностей на 4,5 миллиона золотых рублей. Собственно, на покупку продовольствия из них было потрачено около одного миллиона, остальные деньги пошли на «разжигание мировой революции». Подавляющую часть отобранных драгоценностей направили в переплавку, а полученные с продажи средства использовали, в том числе, на антицерковную агитацию. Немалая доля вырученных денег пошла на содержание партийного аппарата — именно в это время партийцам были увеличены зарплаты и различные виды довольствия. Часть золота была попросту разворована, о чем свидетельствуют суды, прошедшие над сотрудниками Гохрана.
Но вернемся к «общественному» Помголу. Не успел Всероссийский комитет как следует развернуть работу, как над ним стали сгущаться тучи. Прежде всего, большевиков тревожил рост авторитета организации и укрепление ее связей с заграницей. Обратный отсчет в жизни ВК Помгол начался с момента, когда была достигнута договоренность о визите делегации общества в Стокгольм. Это обстоятельство всерьез обеспокоило большевиков — все-таки в состав Комитета входили бывшие активные члены оппозиционных партий и выпускать их за границу было чревато. Формальным поводом для разгона ВК Помгол послужила доведенная до Ленина информация о том, что на одном из заседаний «Прокопович держал противоправительственные речи». Позднее в своих воспоминаниях Екатерина Кускова признавала, что «Комитет, действительно, критиковал действия власти, указывая, что не только солнце, но и руки властей являются причиной голода… Это говорилось открыто на собраниях Комитета, и не ради агитации, а ради совершенно насущных целей…»
Но повод был найден, и 26 августа В.И.Ленин направил письмо Сталину и всем членам Политбюро ЦК РКП(б), в котором предложил ВК Помгол распустить, Прокоповича арестовать, а остальных его членов выслать из Москвы, «разместив их по одному в уездных городах по возможности без железных дорог, под надзор». Ильич также потребовал, чтобы советские газеты «на сотни ладов высмеивали и травили не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев» всех членов Комитета. Вождь даже подсобил журналистам, придумав ироническое прозвище для буржуазного Помгола. С легкой руки Ленина Комитет стали назвать «Прокукиш» — по начальным буквам фамилий его лидеров Прокоповича, Кусковой и Кишкина. Одним из первых высмеивать Помгол-Прокукиш стал Владимир Маяковский. В своем сборнике «Окна» РОСТА» он писал следующее:
Советское правительство для помощи голодающим приняло ряд мер.
Заключили условие правительство и Гувер.
Фритиоф Нансен заключил договор с советским правительством.
16 государств на помощь идут.
Советское правительство собирает налог,
собирает семенную ссуду.
Все собранное шлет рабочему люду.
НИ НА ЕВРОПУ НЕ НАДЕЙСЯ, НИ НА ПРОКУКИШ,
НАДЕЙСЯ ТОЛЬКО НА СВОИ РУКИ
Если на Европу надеяться — пронадеешься сто лет,
и умрешь, от надежд исхудав, как скелет.
Если на благотворителя понадеешься, что языком вертит,
тоже пронадеешься до самой смерти.
Надейтесь только на силу свою,
и выйдем победителями в голодном бою.
Уже на следующий день Политбюро приняло решение об аресте членов Помгола. Днем 27 августа 1921 года в Россию прибыла первая партия продовольствия от американцев, а вечером того же дня были задержаны и направлены во Внутреннюю тюрьму ВЧК на Лубянке и Бутырскую тюрьму почти члены Комитета (за исключением «ячейки коммунистов» и народоволки Веры Фигнер). «Аресты здесь ужасающие. Сотнями арестуют. Весь город гудел от автомобилей ЧК», — писал Горький жене. Самого писателя также подвергли обыску и допросу, но взять под стражу не решились. Все арестованные опасались расстрела, однако от смертной казни их спасло личное вмешательство Нансена. ВЧК направила распоряжение о необходимости установить наблюдение за местными ячейками Помгола, запретить их собрания, арестовать участников нелегальных совещаний. А 28 августа «Известия» опубликовали постановление ВЦИК о ликвидации ВК Помгол. В административном порядке С.Н. Прокопович и Е.Д. Кускова были сосланы в Тотьму Вологодской губернии, Н.М. Кишкин и М.А. Осоргин — в Солигалич, Д.С. Коробов и И.А. Черкасов — в Краснококшайск. По обвинению в «контрреволюционной» деятельности, связях с «антоновщиной» и «преступных» сношениях с заграницей репрессиям подверглись почти все члены общественного Помгола.
Пригодился властям и заблаговременно созданный ЦК Помгол под председательством Калинина. Но 7 сентября 1922 года декретом ВЦИК и калининский Помгол был распущен. С 15 октября 1922 года все средства и имущество организации передавались вновь созданной Центральной Комиссии по ликвидации последствий голода при ВЦИК (ЦК Последгол) под председательством все того же «всесоюзного старосты». Последствия голода были и впрямь впечатляющими: по исчислению Наркомздрава, только от голода в течение 1921–1922 годов умерли от 5 до 5,2 миллионов человек. Число заболевших сыпным, брюшным тифом, холерой и оспой составило 5,2 млн человек. Однако после довольно урожайного лета 1923 года Последгол также был ликвидирован.
Опыт ВК Помгола надолго отучил советскую власть прибегать к формированию реальных институтов гражданского общества — тем более имеющих международное влияние. Функции по осуществлению связей с заграницей было решено возложить на буревестника революции и одного из главных инициаторов создания общества — Максима Горького. Сам писатель тяжело переживал разгон Помгола и арест его членов. Вообще, 1921 год для Горького оказался полным душевных ран: 7 августа скончался его друг — поэт Александр Блок, которому советские власти никак не давали выезд за границу, а двумя неделями позже по подозрению в участии в антисоветском заговоре большевики расстреляли другого товарища Горького — Николая Гумилева. Причем казнь состоялась несмотря на все протесты и ходатайства Алексея Максимовича. После этих двух смертей — в первой новая власть была виновата косвенно, во второй прямо — Горький понял, что и его имя никого уже не защитит, и принадлежность к великому делу русской литературы ничего не гарантирует. А когда большевики предали общественный Помгол, Горький, натолкнувшись в Кремле на Каменева, сказал ему со слезами на глазах: «Вы сделали меня провокатором».
Впрочем, душевные метания не мешали Горькому оставаться послушным соратником партии. И даже его демонстративный отъезд за границу в октябре 1921 года большевики решили использовать на пользу: формально считалось, что Горький уехал за границу как представитель Советской России. Причем цели этой поездки издевательски напоминали цели создания Помгола — пролетарский писатель направлялся за рубеж для сбора продовольствия, медикаментов и средств для голодавшей Родины. Впрочем, Родине оставалось голодать не долго: принятие законов об иностранных концессиях и защите собственности привело к притоку в страну зарубежных инвесторов и всплеску предпринимательства. Новая экономическая политика на несколько лет избавила Россию от голода. Но уже никогда более советская власть не пыталась решить насущные проблемы страны путем развития общественной благотворительности. Монополия «творить благо» ближнему своему навсегда перешла к государству.
*
