Армия культурного назначения

Почетная грамота, выданная Александре Константиновне Виноградовой за успешную борьбу на фронте культурной революции. Поощрительный документ вручен культ-армейцу предположительно весной-летом 1931 года. Грамота завизирована председателем Сосновской комиссии по ликвидации неграмотности и малограмотности А.Предтечи, а также организатором, чья подпись осталась неразборчивой. Оригинал. Раритет отпечатан в Саратовской типографии №2 по заказу Нижневолжского краевого управления по делам литературы и издательств (крайлит) тиражом в 30 тысяч экземпляров. Печать двухцветная, бумага газетная, серая, малой плотности. Подобными грамотами, а также книгами, переходящими Красными знаменами, медалями и даже денежными премиями в 20-30-е годы XX века в СССР поощряли наиболее активных культармейцев.

---

Этому тонкому листку бумаги из коллекции «Маленьких историй» без малого 85 лет. У наших современников слово «культармеец» может вызвать в лучшем случае ироническую улыбку — что такое большевистская культура, достаточно хорошо описано в литературе, взять того же Булгакова.  Однако на рубеже 20-30 годов прошлого века в стране не было задачи важнее, чем ликвидация безграмотности, и слово «ликбез» тогда прочно вошло в повседневный лексикон советского гражданина. Поскольку безграмотности был объявлен бой, нет ничего удивительного в том, что работников культпросвета стали сравнивать с армией. Так и родился термин «культармеец», одним из которых и была Александра Виноградова. Выданная ей грамота представляет большой интерес для современного коллекционера. Ведь абсолютно всё в ней — портреты вождей, вёрстка и цитаты — исполнено определенного смысла, хорошо «считывавшегося» современниками.

Начнем с того, что в документе говорится о «выполнении плана полной ликвидации неграмотности и малограмотности к весне 1931 года». Это очень интересный момент: как известно, даже в 1957 году порядка 7% населения (возможно, цифра была даже несколько занижена властями) считали себя полностью неграмотными. В результате в 1959 году вопрос об уровне грамотности и вовсе исчез из переписных листов — чтобы более не признавать этой проблемы. Изначально же невежество предполагалось победить много быстрее. В 1919 году заместитель народного комиссара просвещения РСФСР Надежда Крупская, объявившая старт борьбе с безграмотностью, рассчитывала научить читать и писать население молодой Страны Советов уже к 1927 году. Однако перепись 1926 года показала, что этот план провалился: почти половина граждан СССР еще даже не начинала путь к знаниям. Поэтому сроки окончательного окультуривания рабочих и крестьян были сдвинуты сначала на 1931-й, а потом на 1937 год. Именно в этом печально известном своими репрессиями году одним из главных завоеваний советской власти была официально объявлена всеобщая грамотность.

Не менее примечательно цветовое оформление документа. Так, портрет уже давно почившего к 1931 году Ильича сверху и снизу выделен широкими черными линиями. Такое траурное обрамление, видимо, должно было напоминать обладателю грамоты о том, что товарищ Ленин — это день вчерашний, а товарищ Сталин, образ которого усилен красным жизнеутверждающим цветом, — день сегодняшний и завтрашний. Очевидное противостояние двух советских вождей ощущается и в их портретах. Композиционно Ленину досталась верхняя часть страницы. Владимир Ильич изображен сидящим за рабочим столом и внимательно читающим газету «Правда». Это копия знаменитой фотографии, сделанной в кремлевском кабинете вождя в октябре 1918 года.  Заметим, к слову, что фотография «Ленин читает газету «Правда» стала музой как минимум для двух советских художников — копии со снимка написали Всеволод Медведев в 1965-ом и Вячеслав Шумилов в 1973 годах. Знакомы с этой фотографией были не только взрослые, но и дети. Так, в Чувашском государственном художественном музее хранится акварельный рисунок 1930 года, выполненный советским школьником Виктором Спиридоновым. Даже в этой детской картинке трудно не распознать оригинал.

Автором оригинала был фотограф Петр Адольфович Оцуп. Сегодня мы стали забывать имя этого мастера, сделавшего уникальные снимки прошедшей эпохи. А когда-то выставки Петра Оцупа считались знаковым событием для любого города. Родившийся в еврейской купеческой семье в 1883 году, Оцуп в десятилетнем возрасте поступил учеником к петербургскому фотографу-портретисту Александру Елкину. Это было большой удачей для мальчика: его учитель помимо того, что был известным мастером, слыл еще и оборотистым коммерсантом. Семнадцатилетним пареньком, получив рекомендательное письмо от своего учителя, Оцуп устроился в знаменитую студию Василия Ясвоина, где ему доверили самостоятельную работу с заказчиками. В популярный журнал «Огонек» молодого фотографа пригласили в начале двадцатого века, а в 1905-м он уже снимал русско-японскую войну. Революционные события 17-го года Петр Оцуп встретил штатным автором журнала «Огонек». Вот как вспоминал сам Петр Оцуп встречу с Лениным в октябре 1918 года: «Мне хотелось создать отдельные снимки Владимира Ильича, портреты, по которым его облик запомнился бы миллионам. Только в 1918 году мне удалось осуществить свою мечту. И то с помощью небольшой хитрости. Я решил заинтересовать Ленина своими снимками на историко-революционную тему. Позвонил в Кремль секретарю Ленина и попросил узнать, сможет ли он просмотреть мои фотографии. Ответ был положительным, и мне было назначено время в 12 часов, причем настоятельно просили не опаздывать: Ленин не переносил этого. Захватив вместе со снимками и фотоаппарат с шестью двойными кассетами – всего весом более шестнадцати килограммов – я пришел в Кремль значительно раньше условленного времени. В приемной попросил разрешение поставить предусмотрительно подготовленный для съемки аппарат на треногу. Вошел в кабинет и поздоровался с Лениным, который обратился ко мне с вопросом:

-Товарищ Оцуп, вы что-то хотели мне показать?
Я вытащил из папки снимки, и Ленин внимательно рассмотрел их. Когда дошла очередь до фотографии с запечатленным расстрелом июльской демонстрации в Петербурге, он заметил:
-Вы делаете очень нужное дело. Обязательно продолжайте.
Просмотр подошел к концу, и я решился спросить:
— Владимир Ильич, позвольте сфотографировать вас.
— Не стоит этого делать, снимайте исторические события, массы…

Но я набрался смелости и внес в кабинет аппарат, стоявший на треноге в приемной. Ленин очень удивился и спросил, откуда взялось это сооружение. Я ответил, что принес его на всякий случай. Ленин улыбнулся:
— Ну что с вами поделаешь… Я газету почитаю, покуда вы подготовите аппарат.
Мой фотоаппарат был уже готов. Пока вождь читал газету «Правда», я сделал три снимка. С каждого негатива изготовил по два отпечатка и понес их для просмотра Ленину. Он рассмотрел снимки и рассмеялся:
— Вот вы какой опасный народ, фотографы – успели меня снять за чтением газеты».

Добавим, что только в 1967 году удалось установить, какого числа был сделан этот снимок и какой номер «Правды» читает Ильич. До истины докопался заядлый правдист Владимир Чачин. Именно он выяснил, что фотография снята 16 октября 1918 года, а взгляд Ленина обращен на заметку с таким содержанием: «Тамбов. 14.10. Лихорадочным темпом идут работы по устройству октябрьских праздников. В некоторых местах города поставлены трибуны. Весь рабочий дворец драпируется в красную материю. Детям будут выдаваться бесплатный чай, сахар и хлеб. Будет открыт памятник Карлу Марксу».

Думается, что снимок читающего Ленина в оформлении почетной грамоты для культармейцев, боровшихся с неграмотностью, был использован намеренно. Рядом с таким портретом вполне логично смотрятся и ленинские тезисы, расположенные сразу под знаменитым марксистско-энгельсовским коммунистическим призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Первая цитата Ильича: «Для нас достаточно теперь … культурной революции для того, чтобы оказаться вполне социалистической страной». Заметим, что в оригинале вместо троеточия посреди лозунга стоит слово «этой». Для того, чтобы до конца понимать смысл этого изречения, вернем его в первоначальный контекст. В статье «О кооперации» в мае 1923 года Ленин писал следующее: «У нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим. Для нас достаточно теперь этой культурной революции для того, чтобы оказаться вполне социалистической страной».

Именно в статье «О кооперации» Ленин впервые использовал термин «культурная революция», уже потом это определение появится в работах Крупской, Луначарского и Сталина. Как известно, культурная революция наравне с индустриализацией и кооперацией сельского хозяйства были тремя главными частями ленинского плана построения социалистического общества. «Под культурной революцией, — вспоминала супруга вождя, — Владимир Ильич подразумевал то, что массы своим дружным организационным напором сломают стену темноты и невежества, возьмут с бою необходимые им знания и цивилизацию».

Однако на деле рабоче-крестьянские массы вовсе не спешили «ломать» стену неграмотности. Напротив, полуголодное, разоренное село нередко откровенно противилось насаждению грамоты, срывая на культармейцах свою ненависть к большевикам. Вот как описывает этот процесс Алим Кешоков в своей книге «Вершины не спят»:

«Культармейцев обливали кипятком, натравливали на них собак, а то и встречали у ворот железными вилами. Старались отобрать у комсомольцев и уничтожить буквари, тетради, карандаши. Случалось, озлобленные люди выхватывали даже кинжалы. Народ задавал вопросы, на которые не всегда легко ответить. А то говорили:
—  Не буквами пахать. Ты лучше растолкуй, кто будет пахать, если все возьмутся не за плуг, а за карандаш?
Многие седобородые ученики давно уже ушли со двора председателя со своими бумажками, в которых писалось, что такой-то и такой-то действительно прошел грамоту у культармейца. Никто не говорил: «Ликвидировал неграмотность». Легче было усвоить все тридцать две буквы, изображающие слова на бумаге, чем выговорить слово «ликвидировал», или «экзамен», или такие слова, как «алфавит», «агрогород», «коллективизация», «культфронт». Слова «смычка», или «кулак», или «середняк» — эти слова усваивались легче».

Любопытно, что, в отличие от Сталина, Ленин в своей стратегии «культурной революции» делал упор не на декретирование какой-то особой культуры, создаваемой «спе­циалистами» (это стремление чуть позже выльется в идеологию пролет­культа, а затем будет продолжено Сталиным в его концепции соцреализма), а на развитие уже существующих образцов куль­туры. «Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марк­сизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры», — такова была ленинская формула культуры. Однако после смерти Ленина Сталин будет исходить из обратной предпосылки.

Однако вернемся к нашему артефакту. Во второй ленинский тезис, приведенный на грамоте, — «Главное, чего нам не хватает, — культурности, уменья управлять» — вкрались сразу три ошибки: отсутствуют две запятые, а «не хватает» написано слитно. Особенно досадно их видеть на грамоте, которую вручали за ликвидацию неграмотности. Предлагаем отнести данные неточности к числу опечаток (по тексту документа они также присутствуют). В данном случае  цитата взята из письма Ленина Вячеславу Молотову с планом доклада на XI съезде партии от 23 марта 1922 года (к этому времени Ильич еще не использовал словоформу «культурная революция»). В этом послании уже порядком поистрепавший свое здоровье вождь обозначил мысль о культурности следующим образом: «Главное, чего нам не хватает, — культурности, уменья управлять. Экономически и политически НЭП вполне обеспечивает нам возможность постройки фундамента социалистической экономики. Дело только в культурных силах пролетариата и его авангарда».  Ленин был уверен, что никакие законы и декреты, какими бы справедливыми они не были, не могут обеспечить реального участия масс в политической деятельности, если эти самые массы не обладают необходимым запасом знаний. «…Некультурность принижает Советскую власть и воссоздает бюрократизм», — писал Ильич. Во что вылилась эта некультурность после смерти Ленина — всем известно. Кстати, в последующие годы на большинстве школьных грамот будут печатать совсем другое изречение Владимира Ильича — «Учиться, учиться и еще раз учиться!». Ленин использовал это выражение в своих работах неоднократно — и каждый раз в совершенно разном контексте. В связи с «нехваткой уменья управлять», на которое сетует Ильич, многие наверняка припомнят ему «кухарку, которая может управлять государством». Однако далеко не все знают, что Ленин этой фразы никогда не произносил. Напротив, в своей статье «Удержат ли большевики государственную власть?» он писал буквально следующее: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством».

Теперь рассмотрим портрет Сталина, использованный для оформления грамоты. В противовес Ленину он изображен в полный рост, в военном френче, фуражке и сапогах. Кстати, в этой позе — левая рука заведена за спину (она, как известно, была у Сталина увечной), правая заложена за лацкан френча или шинели, Иосифа Виссарионовича будут фотографировать и изображать очень часто. Найти оригинал этого снимка нам не удалось. Максимальное сходство улавливается с фото, сделанным в 1930 году, его автор, к сожалению, нам неизвестен. Единственное отличие между снимком и рисунком в том, что голова Сталина стала повернута вправо — в одну сторону с Ильичом. Тут же размещен один из тезисов Иосифа Виссарионовича:  «Самое важное  с точки зрения строительства мы уже сделали. Нам  осталось  немного: изучить технику, овладеть наукой». Справедливости ради также вернем эту выдержку в родной контекст, тем более, что он очень знаменит: «Говорят, что трудно овладеть  техникой. Неверно! Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять. Мы решили ряд труднейших задач. Мы свергли капитализм. Мы взяли власть. Мы построили крупнейшую социалистическую индустрию. Мы повернули середняка на путь социализма. Самое важное с точки зрения строительства мы уже сделали. Нам осталось немного: изучить технику, овладеть наукой. И когда мы сделаем это, у нас пойдут такие темпы, о которых сейчас мы не смеем и мечтать. И мы это сделаем, если захотим этого по-настоящему!»

Этими словами 4 февраля 1931 года Сталин закончил свою речь «О задачах хозяйственников» на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности (кстати, это еще одно доказательство того, что грамота была вручена не ранее весны 1931 года). В этой же речи «отец народов» поставил задачу максимум — в десять лет пробежать то расстояние, на которое СССР отстал от передовых стран капитализма. «Пора большевикам самим стать специалистами. Техника в период реконструкции решает всё. И хозяйственник, не желающий изучать технику, не желающий овладеть техникой, — это анекдот, а не хозяйственник», — заявил генсек. Как видим, Сталин существенно корректирует курс Ленина: он ведет речь уже не о культурной революции в целом, а делает акцент на ее узкоприкладной аспект — получение навыков владения техникой. Ну что же, в эпоху индустриализации это была, действительно, первоочередная задача.

На красной иллюстрации в нижней части грамоты различимы не только символы индустриальной эпохи — пыхтящие заводские трубы и тракторы. Также отчетливо видны рабочий и крестьянин, держащие в руках знамя и транспарант. Призыв на транспаранте вопросов не вызывает: «В колхозе и на предприятии неграмотных нет и быть не должно». А вот надпись на алом стяге немало удивляет: «На одной грамоте далеко не уехать вперед!» Согласитесь, этот лозунг как-то не вполне вяжется с документом, предназначенным для поощрения культармейца, боровшегося с неграмотностью. Зато он полностью гармонирует со сталинским — «овладевайте техникой!»

Еще более поражает тот факт, что в одном ряду (правда, не по горизонтали, а по вертикали) с цитатами из работ Ленина и Сталина стоит изречение Григория Исааковича Бройдо. Урожденный Герш Ицкович в начале 30-хгодов не относился не то что к высшим эшелонам советской партноменклатуры, но даже не был чиновником средней руки. Он наберет политический вес тремя годами позже, когда станет первым секретарем ЦК КП Таджикистана и заместителем наркома просвещения. Судя по всему, цитата Бройдо попала на грамоту только потому, что с 1927-го по 1933 год он занимал пост ректора Саратовского коммунистического университета и был одновременно заведующим агитационно-пропагандистским отделом Нижне-Волжского краевого комитета ВКП(б). Последний, вероятно, являлся организатором и ответственным за ликвидацию неграмотности по всей Нижней Волге. Выходит, что Григорий Исаакович просто воспользовался служебным положением, разместив свои слова на грамоте для сосновских культармейцев. Вот эта цитата: «Мы победили неграмотность, создав завещанную нам Лениным «единую планомерную организацию», подняв и организовав на борьбу с бескультурьем под руководством Партии коммунистов и сов. государства широкие массы трудящихся».  Предполагаем, что это выдержка из работы Бройдо «В атаку против неграмотности и бескультурья» 1929 года, поскольку иных трудов на эту тему Григорий Исаакович не писал.

Сталин, как можно увидеть на грамоте, несколько скептически смотрит на это высказывание. Это, разумеется, шутка, но самому Григорию Исааковичу вскоре станет не до шуток: в 1941 году его неожиданно исключат из партии, арестуют и приговорят к 10 годам тюрьмы. По истечении этого срока его отправят на поселение в Казахстан. В чем именно обвиняли Бройдо, неизвестно. Осмелимся предположить, что генсек просто традиционно подстраховался, упрятав подальше своего некогда близкого товарища — с 1921-го по 1923 года Бройдо был заместителем Сталина, который в то время возглавлял наркомат по делам национальностей. В апреле 1953 года, т.е. почти сразу после смерти Сталина, Григория Исааковича амнистируют, а в 1955-м даже восстановят в партии. Однако спустя всего год его не станет.

Теперь попытаемся вчитаться в поздравительную часть грамоты. Сделать это непросто, поскольку текст крайне перегружен деепричастиями, перечислениями и не всегда сочетающимися пропагандистскими штампами. Складывается ощущение, что эти пять бессвязных абзацев просто произвольно надерганы из разных работ советских вождей. Текст начинается с предложения «Построение социализма требует «целой культурной революции». Выражение «целая культурная революция»  Ленин использовал единожды — в уже упомянутой статье «О кооперации». Разумеется, он не пояснил, какую революцию считать целой. Ильич сказал — остальные повторили. В дальнейшем очень часто к «культурной революции» будут автоматически прикреплять слово «целая». Совершенно бездумно. В следующем предложении словосочетание «построение социализма» встречается дважды. Но самым одиозным выглядит последний абзац, где в одном предложении, занявшем 6 строк, слово «коммунизм» используется четырежды.

В целом же содержание грамоты получилось очень воинственным. Революция, преодоление, мобилизация, орудие, борьба, сила, ликвидация, трудности, оппортунизм, фронт, борец, враги — таков основной набор существительных, коими изобилует поздравительный текст. Это вполне объяснимо. Общая направленность государственной политики СССР в области культурных преобразований в 30-х годах уже определялась с точки зрения задач «классовой борьбы пролетариата за социализм». Но эти задачи со временем стали пониматься упрощенно. Если в 20-е годы преобладало представление о культурной революции как о многогранном процессе преодоления культурной отсталости страны, то в выступлении Сталина в марте 1929 года культурная революция уже сводилась лишь к введению обязательного начального, а затем среднего образования. Проще говоря, ликбез стал основным и едва ли не единственным смыслом культурной революции. Штурмовщина из хозяйственной сферы тут же распространилась и на народное образование. Система образования не была готова к решению поставленных задач «в кратчайший срок», потому ставка делалась на чрезвычайные меры. Употребление военизированной лексики («культпоход», «культштурм», «культармейцы») в таком мирном деле, как обучение, лишь отражало атмосферу того времени.

К решению проблемы было привлечено огромное число комсомольцев, а также учителей, библиотекарей, служащих госучреждений и даже школьников. Одним из проявлений этой активности явилась деятельность общества «Долой неграмотность» (ОДН) под руководством Михаила Калинина. В основном культармейцами становились добровольно, однако отказ от просветительской работы расценивался крайне негативно. В журнале «На культфронте» приводился пример «непатриотичного» отношения одного из членов профсоюза к делу ликбеза:
«В то время, когда колхозники, бедняки и середняки шли навстречу культштурму, отдавая свои хаты, лампы под ликбезшколы, некоторые „образованные люди“ отворачивались от поставленных задач. Нашлись и такие, которые подпевали нашим врагам. Перед вами рослый, краснощекий мужчина, служащий РайПО, Думчев, член профсоюза. На предложение стать культармейцем он прокричал не только голосом, но и всей своей фигурой:
– Пошли вы к черту с вашими ликбезами!
Над Думчевым был суд. Приговор – исключить его из членов профсоюза и лишить звания культармейца».

Впрочем, меры общественного воздействия на уклонистов не были такими уж суровыми. Культармейцы крепили к дому или квартире, в которой жил человек, отказывавшийся заниматься ликбезом, плакат примерно такого содержания: «Здесь живет грамотный, не желающий обучать неграмотных!». Наиболее активных культармейцев, напротив, щедро поощряли. Так, в постановлении СНК РСФСР от 15 августа 1931 года № 885 «О всеобщем обучении неграмотных» для культармейцев, которые успешно выполнили план по обучению неграмотных, были установлены такие виды премирования:
1) командировки в Москву, Ленинград и другие культурные центры;
2) экскурсии на крупные промышленные стройки;
3) бесплатное снабжение периодической и специальной литературой;
4) предоставление мест в домах отдыха и санаториях.

Были, кстати, и менее статусные, но оттого не менее ценные поощрения. Так, например, для премирования лучших культармейцев руководством одного из советских заводов было выделено 20 пар кожаных сапог — для того времени роскошный подарок.

Согласно Декрету СНК РСФСР «О ликвидации безграмотности среди населения», всему населению в возрасте от 8 до 50 лет предписывалось обучаться грамоте. После XVI съезда ВКП(б) в СССР было введено всеобщее обязательное обучение детей с семилетнего возраста. А поскольку ряды неграмотных более не пополнялись за счет не прошедших начальную школу подростков, система ликбеза вскоре полностью переключилась на борьбу с невежеством среди взрослых. Согласно инструкции от 1932 года, к неграмотным относили: совсем не умеющих читать и писать или умеющих читать, но совсем не умеющих писать либо пишущих с массовым пропуском букв. Малограмотными считали: умеющих читать и писать без массового пропуска букв на родном или русском языке, но не знающих элементарной арифметики или знающих нумерацию в пределах 1000, умеющих делать письменное сложение и вычитание трехзначных чисел, умножение и деление лишь на однозначное число.

Ликвидировать неграмотность значило научить человека медленно, по слогам читать печатный и разборчивый письменный текст. Обученный должен был понимать прочитанное, уметь его пересказать, а также написать свою фамилию, отчество, число, месяц и год, справку, короткое письмо, разного рода несложные деловые бумаги. По арифметике учащийся должен был знать цифры, основные меры времени, длины, веса и емкости, складывать и вычитать в пределах небольших величин, иметь понятие о доле и проценте, решать несложные задачи. Ликвидировать малограмотность значило развить у учащихся навыки по чтению, письму и счету в таком объеме, чтобы дать им возможность самостоятельно работать с книгой, продолжать обучение на рабочих или крестьянских курсах, в школе повышенного типа. В области народного образования советская власть придерживалась «конвейерного принципа», согласно которому неграмотный должен был пройти «обработку» на нескольких стадиях обучения: сначала в пункте ликвидации неграмотности, затем в школе малограмотных, школе для взрослых, где давали семилетнее или среднее образование, на рабфаке, окончив который, можно было без экзаменов поступать в вуз. Таким образом, ликвидация неграмотности считалась первым шагом на пути к повышению образовательного уровня как отдельного гражданина, так и страны в целом.

В начале 1930-х годов в работе ликбезов закрепились определенные формы и методы. Например, культурный поход, осуществлявшийся силами культармейцев, которые на добровольных началах включались в борьбу с неграмотностью, чтобы «дать решительный отпор классовым врагам пролетариата, пытающимся спекулировать на культурной отсталости некоторой части населения». Также получает распространение культурная эстафета. Но наиболее эффективной формой наступления на «темные умы» считался культштурм, который сочетал выполнение плана по ликвидации неграмотности с решением хозяйственно-политических задач (хлебозаготовки, коллективизация, весенний сев и т.п.). Нередко районы-аутсайдеры по выполнению хлебозаготовительного плана в период культштурма выбивались в передовики. Однако к середине 1930-х годов культпоходы и культштурмы теряют былое значение: стало очевидно, что они помогли охватить массу неграмотного населения, но качество обучения при этом было крайне низким. В результате появилось понятие — рецидив неграмотности. Так, прошедшие двух-трехмесячные экспресс-курсы ликбеза колхозники за время уборочной страды напрочь забывали и устный счет, и алфавит. В этой связи было решено реорганизовать систему ликбеза. Вместо пунктов ликвидации неграмотности создавались единые начальные школы для взрослых с тремя курсами обучения: на первом ликвидировали неграмотность, на втором – малограмотность, на третьем давалась общеобразовательная подготовка.  Для активизации процесса было введено социалистическое соревнование по ликвидации безграмотности  между различными регионами страны.  Например, был подписан договор о социалистическом соревновании по ликвидации неграмотности между Северным Кавказом и Сибирью. Победил в соревновании Северный Кавказ, поскольку этот регион мобилизовал на борьбу с неграмотностью большее количество культармейцев и процент отсева из школ неграмотных здесь был ниже.

Соцсоревнования на промышленных предприятиях проходили под лозунгом «За грамотный завод». Руководство предприятий старалось искоренить невежество не только среди членов коллектива, но и их семей. Так, на Саратовском заводе им. Ленина из числа рабочих по инициативе парткома была избрана оргтройка по борьбе «За грамотный завод». Под ее руководством создан штаб культурной революции в составе 250 человек, руководивший всей работой по культурному строительству. Штаб строго контролировал, посещают ли неграмотные сотрудники школу. Если причина пропуска занятий была неуважительной, коллеги устраивали суд над дезертирами. На заводе даже имелась специальная «черная доска», где все рабочие могли видеть фамилии своих товарищей – уклонистов с фронта учебы. Стоит ли удивляться, что в 1930 году Саратовский завод им. Ленина был признан заводом сплошной грамотности.  Для нас это важно, поскольку, как выяснилось, представленный артефакт родом также из Саратовской области.

Чернильная надпись на почетной грамоте свидетельствует о том, что культармеец Александра Виноградова вела свою образовательную работу в неком селе Сосновка. Вряд ли поддаются учету все населенные пункты с названием Сосновка на бескрайней территории бывшего СССР, однако в данном случае у нас есть зацепка: грамота была отпечатана в Саратовcкой типографии N2. Благодаря книге Валерия Земскова «Полет над Сосновой вырубкой» появилось предположение, что речь идет о селе Сосновка Балтайского района Саратовской области, где, как мы уже знаем, в 30-е годы действовал «завод сплошной грамотности».  Коллективу «Маленьких историй»  пришлось изучить немало архивных документов, в том числе почетные грамоты местных культармейцев, идентичные той, что представлена в нашей коллекции. В результате версия подтвердилась. Выяснилось, что таким способом  Центральная Комиссия по ликвидации неграмотности и малограмотности поощрила целую группу сосновских культармейцев-активистов, в том числе и Александру Виноградову, работавшую с населением села Сосновка.

В конце XIX — начале XX века Сосновка, названная так из-за густого соснового леса, окружавшего первых поселенцев (в советское время весь местный сосняк пустили под топор), была весьма зажиточной и считалась крупнейшим из окружавших ее селений. Богатый край с изобилием лесов, трав, ягод, грибов и рыболовных рек привлекал сюда не только вольных, но и беглых крестьян, скрывавшихся от помещиков. После столыпинских реформ число зажиточных хозяйств в Сосновке резко возросло, но большинство все же составляли середняки и бедняки. Безземельные сосновцы, как правило, шли либо в батраки, либо на «большую дорогу». Самые знаменитые местные «соловьи-разбойники» той поры – некий Суворин с бандой и братья Лепиховы.

Приход советской власти жители Сосновки приняли хоть и не без волнений, зато без кровавых бунтов. Изначально же местные помещики и крепкие крестьянские хозяйства (будущие кулаки) поддержали эсеров, но, разумеется, не за террористические эксы, к которым прибегали последние, а за их отношение к собственности на землю — эсеры, как известно, настаивали на передаче земли тем, кто на ней трудится и выступали резко против «советского колхозного чуда». В результате I-й крестьянский съезд Вольского уезда, к которому относилась Сосновка, созванный 27 декабря 1917 года, не принял предложения большевистской фракции об установлении советской власти. Однако «колхозное чудо» довольно скоро взяло верх — уже в январе-феврале 1918 года в Сосновке прошли конференции крестьян с призывами об уравнительном разделе пахотных земель и лугов, о лишении богатых и зажиточных дворов привилегированного положения в землепользовании. Эти лозунги тут же нашли горячий отклик у широких крестьянских масс. Уже весной 1918 года землю поделили, созвали Совет крестьянских депутатов и начали собираться на многочисленные плановые и внеплановые съезды, комиссии, заседания и т.п.

Повестки собраний колхозного правления, сельского схода и сосновской депутатской ячейки были самые разнообразные. Но начиная с 1930 года в них все чаще звучат слова «окультуривание», «ликбез» — явный признак того, что пресловутая «культурная революция» докатилась, наконец, и до сел Саратовской губернии. Кстати, на примере Сосновки можно проследить, сколь резво культурный маховик Страны Советов набирал свои обороты в предвоенные годы. Еще раз обратим внимание на явную нестыковку: представленная грамота рапортует о выполнении плана по полной ликвидации неграмотности к весне 1931 года, однако документальные свидетельства говорят о том, что пик борьбы с бескультурьем и невежеством в Саратовской обрасти пришелся на 1932-1935 годы. А полностью побороть эти явления не удалось ни к 40-му, ни даже к 50-му году. Так что грамота культармейцу Виноградовой была выдана, как говорится, с большим авансом. 

Окультуривание Сосновки большевики вполне ожидаемо начали с гонений на церковь. Антирелигиозная пропаганда в 30-е годы была особенно яростной и нетерпимой, поскольку большая часть крестьянства оставалась верующей. Борьба с религией представляла собой своеобразную «битву за умы». И хотя коммунисты частично преуспели в своей агитации среди молодежи, сломить пассивное сопротивление церкви окончательно им не удавалось. Воинствующее, зачастую безграмотное безбожие, насаждаемое административными мерами, не имело шансов на успех. Церкви начали уничтожать, иконы растаскивать. Бревна храмов шли на строительство животноводческих помещений. Вот как по описаниям старожилов это происходило в Сосновке: «В село приехали двое в штатском, одетые по-городскому. Пообщавшись с администрацией, вызвали для беседы Заикина Василия Дмитриевича. В разговоре с глазу на глаз объяснили, что он должен срубить колокол на церкви, а если откажется от этого, то Соловки ему обеспечены в ближайшем будущем. Деваться некуда – он пошёл на колокольню и стал рубить канаты. Неожиданно для Заикина, ему нашёлся добровольный помощник. Им был местный крестьянин, ярый сторонник советской власти Курамшов Егор. Собравшиеся сельчане со страхом, плачем и причитаниями следили за происходящим. Колокол, словно отрубленная голова, задевая за выступающие части здания церкви и издавая при этом звон, в конечном итоге глухо ударился о землю и глубоко ушёл в неё своими краями. Последующие годы церковь постепенно доламывали и существенно доломали примерно в 1937 году. Якова Васильеича Внуковского – священника церкви — вскоре арестовали, т.к. он не скрывал перед народом своего отрицательного отношения к происходящему. О его последующей судьбе также ничего не известно. Диакон Н.А.Попов умер в 1933 году от голода, т.к. он совершенно не умел добывать себе и семье средства на пропитание. В 30-е годы в бывшем доме священника пионеры устраивали различные игры и репетиции спектаклей. Позднее там же были танцы, кино, лекции».

По иронии судьбы первые листы протоколов заседания президиума сельсовета Сосновки были составлены на оборотной стороне церковно-приходской книги со сведениями об умерших и сочетавшихся браком жителях села в XIX веке. Причем одни из первых таких постановлений были посвящены улучшению культуры на селе. Приведем интересующие нас выдержки из заседаний сосновских властей, о которых пишет в своей книге Валерий Земсков:

«15 мая 1932 года правление сосновского сельсовета вызвало для доклада председателя правления колхоза А.П.Мирскова. Причиной его неудовлетворительной работы  явилось отсутствие культурно-массовой работы на полевых станах во время обеденных перерывов». Другими словами, власть требовала окультуривать крестьян едва ли не ежеминутно, даже во время отдыха и перерывов на обед. В этом же году началась работа по массовой ликвидации безграмотности на селе. В Сосновке были организованы специальные классы, занятия в которых посещали как взрослые, так и дети. Посещение ликбеза было обязательным. Для тех, кто пропускал занятия, существовала довольно строгая по тем временам мера наказания – не давали лошадь для заготовки дров. Но даже несмотря на это такие курсы посещали в основном ребятня и женщины. Они изучали алфавит и параллельно тракторные механизмы, работа которых была отражена на плакатах, привезенных из города. Помните: «нам осталось немного: изучить технику, овладеть наукой»?

«19 января 1932 года сосновский сельсовет заслушал распоряжение райисполкома о заготовках государству масла и молока. Одобрили. Решили срочно пересчитать всех коров на селе и обязать сдачу молока дворами через сельпо. Также решили увеличить сумму средств на ликвидацию безграмотности до 660 рублей». Деньги были немалые, пошли, вероятно, на закупку учебников, бумаги, плакатов и прочей канцелярии и пособий. Впрочем, достоверно известно, что задача массированного насыщения деревень книгами и учебниками до войны выполнялась сверхмалыми силами (сельские и заводские библиотеки, повсеместно насаждаемые Н.К. Крупской, в большинстве своем пустовали). А острый дефицит, а точнее, полное отсутствие ученических принадлежностей (легкой промышленности в эпоху индустриализации придавалось второстепенное значение) привел к появлению таких методик обучения, которые обходились без бумаги, карандашей, перьев и чернил.
В том же 1932 году впервые появляется сообщение о сосновском избаче — культурно-просветительном сельском работнике, заведующем избой-читальней. Так вот в 1932 году избачем в Сосновке подрабатывал Петр Спирин, который получал за это зарплату.
«15 декабря 1934 года на пленуме Совета крестьянских депутатов снова поднята проблема безграмотности в Сосновке. Решено создать штаб ликбеза в составе: Михеев П.Н., Бурцев И.Г., Утенкова Зинаида, Назарова В.П., Попадьина А.С. (начальник штаба)». Чуть позже избачем и руководителем группы по ликвидации безграмотности был назначен Михеев. Однако сельсовет его работой был не доволен: Михеева подвергли критике за слабое привлечение к ликбезу учителей и медработников.
«26 января 1935 года на пленуме первоочередно заслушивалась информация П.И.Короткова о культурной жизни села. Председатель сельсовета был возмущен загаженностью улиц, мест общественного пребывания населения, правления колхоза, домов производственных бригад». Он раскритиковал коллег за безобразно разбросанный среди улиц конский навоз, скверную очистку дорог от снега, отсутствие побелки и хороших коек в Доме Крестьянина.

На пленуме сельсовета Сосновки от 30 января 1935 года заседавшие впервые услышали о том, что помимо прочих налогов, селяне будут облагаться новым – «культсбором». Речь идет о взыскании единовременного сбора на культурное строительство в сельских районах. Этот «культсбор» был далеко не всем по карману, поэтому комиссия в составе: Коротков П.И., Марков К.И., Курамшов Е.П., Рябов Г.М. и Федин И.П. определили список малоимущих, не способных в полной мере платить этот налог. В основном деньги на «культурное строительство» собирали с еще уцелевших единоличных хозяйств. На этом же заседании с нового избача Гудкова строго спрашивают о культурной работе в бригадах: сколько было читок, бесед, выпущено стенгазет.

Летом и осенью 1936 года в Сосновке по инициативе крайкома и райкома было проведено несколько общих собраний, посвященных обсуждению проекта Конституции СССР. К собранию приурочили решение и таких вопросов, как радиофикация, ремонт клуба, избы-читальни, полная ликвидация безграмотности, организация драмкружка, открытие в селе школы-семилетки, т.к. пока детей обучали только до 4 класса. Депутат Шукшова задала вопрос, внесенный в протокол: «Как можно ликвидировать безграмотность, если в школе не хватает керосина, обучение только 4-летнее? Учебники достать трудно. Никто не знает, где их можно купить».

11 января 1937 года вышло постановление местных властей о сборе средств на нужды жилищного, культурного и бытового строительства в районе. На обсуждение этого документа в Сосновке пришли 267 человек. Члены сельсовета требовали тогда от населения окультуривания села. Председатель дал задание, чтобы к концу лета у каждого из домов были ровные, аккуратные заборчики и палисадники.

Последний раз упоминание о ликбезе в сосновском архиве встречается в 1940 году: сельсовет констатирует, что процент безграмотных жителей в селе по-прежнему высок. Другими словами, работы у Александры Виноградовой даже к началу войны было непочатый край. Впрочем, вряд ли она продолжала трудиться на этом поприще и в 1941 году — задачи у страны в этот период были совершенно иными. Нам известно еще как минимум о трех культармейцах, получивших почетные грамоты вместе с Александрой Виноградовой — это Полина Степановна Пудовкина, Николай Иванович Подогов и А. Ступина. Но самих культарейцев было, разумеется, много больше. Будучи часто и сами малограмотными, эти люди несли образование и культуру в российскую глубинку.

В свое время Отто фон Бисмарк утверждал, что «для построения государства важнейшим является не сила оружия, а школьный учитель». Можно как угодно относиться к «культармейцам» 20-30-х годов, однако не подлежит сомнению, что это их усилиями «культурная армия» одержала сокрушительную победу над невежеством, и из самой отсталой в отношении грамотности страны Россия со временем превратилась в «самую читающую страну мира».

Напоследок остается сказать, что в наши дни село Сосновка разделило участь многих русских деревень: безработица, пьянство среди населения, грязь и неухоженность, массовый отток молодежи, стремительно разрастающийся погост.  И при этом — как последнее наследие ушедшей эпохи — стопроцентная грамотность немногочисленных оставшихся в селе стариков…