Довоенный советский цветной плакат с репродукцией портрета И.В. Сталина кисти заслуженного деятеля искусств, художника Исаака Бродского, которого считают одним из основоположников живописи соцреализма и Ленинианы. Предположительный год издания – 1936. Плакат тиражом 50 тысяч экземпляров был отпечатан под редакцией Г.Н. Веселова в ленинградской типографии им. Володарского по заказу Издательства Ленинградского областного Союза советских художников (ЛОССХ). Цена 50 копеек. Бумага глянцевая. Раритет в удовлетворительном состоянии, немного надорван верхний край.
Багровый фон, строгий полувоенный френч цвета хаки, зачесанные назад волосы, пристальный взгляд с характерным прищуром, густые усы – для большинства из тех, кто жил в СССР, этот портрет вождя кажется очень знакомым. Но, как ни странно, именно об этом, по сути, “каноническом”, изображении Иосифа Виссарионовича, которое до середины 50-х годов печатали на советских плакатах многотысячными тиражами, почти ничего не известно. А ведь автором этой работы был не кто-нибудь, а сам Исаак Бродский, которого называли не иначе как художником №1 Советского Союза и даже “главным вельможей советского искусства”.
Действительно, за неполных 11 лет – с 1928-го по 1939 годы – Исаак Израилевич создал не один десяток знаменитых портретов Сталина (помоложе и постарше, на трибуне и в колонном зале, в профиль и в фас). Причем каждый из них был точно датирован. Однако в открытых источниках почему-то не встречаются данные о том, что именно этот художник приложил свою кисть к полотну, ставшему основой для нашего раритета. Однако верить “на слово” надписи на плакате, уверяющей, что оригиналом этой репродукции является картина заслуженного деятеля искусств СССР И.И. Бродского, нам не придется. И хотя история не сохранила описания этого полотна и подробностей его создания, она донесла до нас более убедительное доказательство авторства Бродского – фотографию, на которой Исаак Израилевич запечатлен во время работы над портретом. С палитрой и кистью в руках, в рабочем халате поверх костюма, но в белой рубашке и галстуке – в чем же еще советскому художнику рисовать вождя? Эта историческая фотография – вовсе не случайный снимок, а постановочный кадр из архивной видеохроники, отдельные эпизоды которой были использованы в документальном фильме “Парадный портрет власти”. К сожалению, нам не удалось выяснить, когда именно было снято это редчайшее видео (полагаем, что на рубеже 30-х годов, поскольку на более поздних картинах Бродского шевелюра Сталина подернута благородной сединой уже гораздо сильнее). Зато совершенно очевидно, что историческая хроника была сделана прямо в ленинградской художественной мастерской Исаака Израилевича, а, следовательно, работа над портретом не была выездной (что случалось довольно часто). Снимок также выдает весьма внушительные габариты картины – более двух метров в высоту. Сразу понятно, что полотно создавалось отнюдь не для скромного кабинетного прозябания, а для парадного украшения какого-нибудь помпезного колонного зала. Впрочем, кабинеты советских чиновников самых разных рангов этим портретом тоже декорировали – правда, уже в виде небольших плакатов, аналогичных тому, что представлен в коллекции “Маленьких историй”.
Несмотря на явное отсутствие богатства красок, картина получилась довольно яркой – все благодаря багровому фону, который, очевидно, должен был напоминать о победе социалистической революции и торжестве коммунизма. Нижняя треть полотна занята знаменитым френчем английского фасона с отложным воротником. Форму полувоенного образца защитного или серого цвета к моменту создания портрета Сталин носил уже более 10 лет, так что не удивительно, что Бродский изобразил его именно в таком мундире. Впервые в подобный френч Иосиф Виссарионович облачился еще до Октябрьской революции, будучи не Сталиным, а просто Кобой. Известно, что после февраля 1917 года будущий “отец всех народов” приехал из туруханской ссылки в Петроград, где поселился в квартире Аллилуевых – в комнате, где незадолго до этого скрывались Ленин с Зиновьевым. Переезд совпал с его звездным часом – председательством на полулегальном VI съезде РСДРП. Но у Кобы на тот момент была только одна ситцевая рубашка и потрепанный пиджак.
Сердобольные Аллилуевы решили, что “чудесный грузин” не может руководить съездом в таком жалком виде. “Мы купили ему новый костюм. Он не любил галстуки. Мать сделала ему высокие вставки наподобие мундира, френча”, – вспоминал Федор Аллилуев, которого от репрессий “благодарного” Кобы позже спасла только душевная болезнь. Этот костюм и вошел в историю как полувоенный френч Сталина (подробнее о манере Сталина одеваться и стричься читайте в истории “Весомый знак”). В дальнейшем все советские художники будут изображать генсека исключительно в военной форме — грубой шинели, френче или в парадном мундире. Этому есть логичное объяснение: форменный китель придает любому мужчине значимость, обладает своеобразной зловещей красотой. Аналогичным образом на пике своего могущества одевались и другие известные диктаторы: Гитлер, Франко, Цзэдун, Муссолини или Пиночет. Так что военная форма очень эффективно работала на создание величественного, героического образа Иосифа Виссарионовича.
Бродский, будучи гениальным художником (необходимость писать портреты советских вождей ничуть не умаляет уникальный живописный талант этого ученика Ильи Репина), детально прорабатывает буквально каждую черту на лице своего непростого героя – замечает глубокие морщины под глазами и на переносице, волевую линию рта, передает хитрый прищур, делает акцент на редких седых прядях еще довольно моложавого вождя, не скрывает бугристость его большого восточного носа, поворачивает его голову чуть вправо, подчеркивает идеальную выбритость, аккуратную стрижку и умело концентрирует внимание зрителя на почти дьявольском блеске черных глаз. Этот портрет довольно резко контрастирует с парадными изображениями вождя военных и послевоенных лет, где Сталин обретает фирменный светлый китель с погонами (и нередко звездой героя), фуражку и восторженный взгляд, устремленный в светлое будущее. У Бродского Сталин более приземлен, спокоен, даже холоден. Он смотрит не на весь советский народ сразу, а заглядывает в душу каждого гражданина Страны Советов в отдельности – кажется, что от этого прямого, ледяного взгляда ничего не утаить.
Эту особенность выражения лица Сталина заметил и бывший узник ГУЛАГа писатель Даниил Андреев в своем сочинении “Роза мира”: “Тридцать лет повсеместно маячил перед нами портрет этого существа. Нельзя было сделать ни шага, чтобы не встретить его справа, слева или впереди. И трудно освободиться от привычки к этому лицу, от множества ассоциаций, вызываемых у нас при его виде, и взглянуть на эти черты непредубежденно. На большинстве портретов глаза вождя слегка сощурены, как бы полуприкрыты чуть-чуть припухшими веками. Иногда – это гримаса, которая должна имитировать добродушно-хитрую усмешку, как у Ленина, иногда же это похоже на напряженное всматривание вдаль. Лишь на известном портрете, принадлежащем кисти Бродского, глаза раскрыты так, как надлежит быть: непроглядная тьма, свирепая и гpoзная, смотрит оттуда. Густые волосы, зачесанные назад, скрывают ненормальность черепа, а знаменитые усы смягчают слишком разоблачающую линию гyб. Впрочем, усы и сами по себе вносят немаловажный оттенок: оттенок какой-то пошловатой примитивности, как если бы обладатель гордился своей мужской грубостью и сам культивировал ее в себе. Узкий в детстве овал лица давно заменился четко очерченным квадратом: это объясняется развившейся с годами сокрушительной мощью челюстей, способных, кажется, перемолоть камни. Неимоверная воля отпечаталась на этом лице и столь же безграничная самоуверенность. Ни единой черты, говорящей не то чтобы об одухотворенности, но хотя бы о развитой интеллигентности. Только убийственную хитрость в сочетании с непонятной тупостью можно разглядеть в этих чертах, да еще нечто, вызывающее недоумение и тревогу”.
Справедливости ради заметим, что сам Даниил Андреев не указал, о каком портрете Сталина работы Бродского он ведет речь. Однако нам кажется, что изображение вождя, представленное именно на нашем плакате, идеально соответствует этому описанию. Оно, безусловно, субъективно. Впрочем, не более, чем ода азербайджанского ашуга Наджафа, в которой Иосиф Виссарионович предстает в светлом образе богатыря-освободителя:
Он, как солнце, озаряет целый мир,
Нам дорогу освещая,— Сталин наш!
Он из стали волю выковал свою —
Богатырь непобедимый — Сталин наш!
Чтоб от рабства трудовой народ сберечь,
В тело деспота вонзил ты острый меч,
Всем врагам страны пришлось в могилу лечь.
Гнета их теперь не знаем, Сталин наш!
Вряд ли Бродский писал свой знаменитый портрет “вживую”. Скорее всего, срисовал с фотографии – и даже можно предположить, какой именно. К сожалению, нам не удалось выяснить, кто был автором этого снимка, в каком году и по какому случаю она была сделана. Но это поистине каноническое изображение сильного руководителя еще молодого, но уже великого государства. Обратите внимание: на портрете-двойнике лицо у вождя гладкое, чистое, без уродующих оспин, морщины лишь под глазами, кожа молодая, буквально струится здоровым внутренним светом. И это при том, что к моменту написания полотна Иосифу Виссарионовичу уже как минимум 52 года, и выглядел он в ту пору – после многочисленных ссылок, утомительных будней, бессонных ночей и прочих многолетних лишений – уже далеко не таким молодцеватым. Но каноны заданы: оттого от картины к картине Сталин становится все выше, в сутулых плечах намечается косая сажень, из густой шевелюры постепенно исчезают доминирующие седины, глаза все больше открываются и сияют, взгляд обретает ясность, возвышенную отстраненность, а в фигуре начинает просматриваться едва ли не античная стройность.
Впрочем, Бродский далеко не сразу выдал общественности этот “забронзовевший” образ вождя. Весьма показателен в этом смысле портрет Сталина, написанный Исааком Израилевичем почти на 10 лет раньше – в 1928 году. Здесь будущий генсек еще сравнительно молод, до культа личности пока довольно далеко. Потому, наверное, в нем и проглядывают такие непривычные для “позднего” Сталина черты “обычного” человека. Присмотритесь: Иосиф Виссарионович здесь немного взлохмачен, больной левой рукой опирается на рабочий стол, а его френч вовсе не скрывает несовершенства фигуры, уже немного оплывшей. Таким “человечным” Сталин в исполнении Бродского уже не будет никогда. А это полотно 1928 года до сих пор хранится в музее-квартире Исаака Израилевича в Санкт-Петербурге.
Этот портрет вождя Бродский тоже создавал практически с натуры – это точная копия фотографии, сделанной в 1926 году. Причем с этим снимком связана трагическая история. Изначально на нем были запечатлены пятеро – Николай Антипов, Иосиф Сталин, Сергей Киров, Николай Шверник и Николай Комаров. Считается, что соратники позировали перед фотокамерой после разгрома на очередном съезде так называемой «ленинградской оппозиции». Однако в полной версии этот снимок просуществовал недолго. Первым с фото исчез нарком коммунального хозяйства Николай Комаров, осужденный и расстрелянный в 1937 году за участие в троцкистско-зиновьевской антисоветской организации. Чуть позже от снимка отрежут стоящего по правую руку от Сталина наркома почт и телеграфов Николая Антипова – его репрессируют и приговорят к смерти в 1938-ом. Усеченную фотографию троицы Сталин-Киров-Шверник будут печатать во всех газетах вплоть до 1934 года, пока не убьют Кирова. После трагической гибели “лучшего друга” Сталина от снимка отрежут Николая Шверника (он, к счастью, благополучно переживет и годы репрессий, и культ личности Сталина, да и самого вождя) – отныне будущий генсек предпочитает публиковаться в печати вдвоем с покойным соратником, героически погибшим от пули врагов советской власти. А вскоре отпадет необходимость и в почившем Кирове. Вереница метаморфоз заканчивается, как мы уже знаем, парадным портретом вождя кисти Исаака Бродского, на котором Сталину вполне комфортно в гордом одиночестве.
Науку “переписывания” фотографий в эпоху, когда еще не было ни компьютеров, ни фотошопа, советские фотографы освоили быстро. Брали несколько отпечатков одного и того же кадра, вырезали благонадежного человека по контуру, вклеивали его на новый отпечаток поверх репрессированного. Или дорисовывали, где надо, мебель, дерево, стену. Затем фотографировали коллаж, растушевывали границы, подкрашивали проплешины, ретушировали. И от человека ничего не осталось – ни следа, ни памяти…
На такие “фокусы” с фотографиями советских вождей одним из первых обратил внимание английский фотограф Дэвид Кинг в книге “Пропавшие комиссары“. Приведем небольшую выдержку из этого произведения: “На Втором конгрессе Коминтерна 19 июля 1920 года народу было много. Сделали фотографии, напечатали альбомы, довольные депутаты увезли альбомы по домам. Так на Западе сохранились нетронутые свидетельства этого дня. В России же с фотографий убрали всех, кроме самых главных. На одном отпечатке стерли 27 человек, чтобы ничто не мешало Ленину остаться наедине с Горьким. А вот в 1920 году Ленин с Крупской поехали открывать электростанцию в Кашине и сфотографировались с группой кулаков (на заднем плане) и детей (на переднем). Через 19 лет со снимка были стерты ВСЕ взрослые и часть детей. Понятно, почему”.
Следует заметить, что главным цензором своих портретов “отец народов” был сам. Как и другой диктатор того времени Сталин по-своему любил живопись. Но если Гитлер сам писал акварели, то советский вождь имел обыкновение разглядывать ученические работы начинающих художников – преимущественно, обнаженную натуру. Это даже дало повод некоторым исследователям засомневаться в сексуальной ориентации генсека. Есть все основания предполагать, что главным “поставщиком” ученических работ для досуга Иосифа Виссарионовича был Институт живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств. А возглавлял это заведение не кто иной как Исаак Бродский, много внимания уделявший обучению своих студентов именно искусству рисования обнаженной натуры. «Прежде всего, Исаак Израилевич указывал на ошибки рисунка. Он обладал своей совершенно особой системой проверки рисунка. Помню, как он однажды указал одному из студентов на ошибку в пропорции. Студент долго не мог понять ее: он промерял и просил натурщика приподняться, переменить позу, чтобы уяснить шетрукцию фигуры, но так и не смог обнаружить ошибки. Когда натурщик принял опять свою прежнюю позу, Исаак Израилевич сказал студенту: «А вы проверьте по пустотам, посмотрите, какую форму приобретают пустые места между частями тела натурщика». И студент сразу понял, в чем ошибка» (цитируется по сайту es-kiz.ru).
Сталин тоже – и это достоверно известно – внимательно разглядывал ученические работы. Однако в его голове при этом роились совсем другие мысли. До наших дней дошли удивительно циничные комментарии вождя, оставленные его рукой на полях некоторых из таких работ – причем генсек пытался придать своим замечаниям политический или философский характер, нередко отождествляя обнаженную натуру с кем-то из своих партийных оппонентов.
Так, на представленных выше изображениях Сталин оставил следующие комментарии: 1) Просто боится солнца? Он трус!!! И. Сталин. 2). Плеханов! Зачем зовешь назад? Трус и лишенец. 3) Один задумчивый дурак хуже 10 врагов. И. Сталин. 4) Голой жопой не сиди на камнях! Иди в комсомол и на рабфак. Выдайте парню трусы. И. Сталин. 5) Рыжий паршивец Радек, Не сцал бы против ветра, не был бы злой, был бы живой. И. Сталин…
Порой комментарии Сталина, в том числе и в адрес своих тогдашних соратников (например, М.И.Калинина), носили просто-таки издевательский характер (см. проект “Газеты ру” и заметку “Большой шутник”).
Комментировал вождь и собственные, неудачные, по его мнению, изображения. Так, на своем портрете, написанном известным советским живописцем Николаем Андреевым и датированным 1 апреля 1922 года, Сталин гневно написал: “Ухо сие говорит о том, что художник не в ладах с анатомией. И.Сталин”. Генсек подчеркнул свою подпись, поставил на ухе жирный крест, и ниже еще раз написал: “Ухо кричит, вопиет против анатомии. И. Ст.” Больше Николай Андреев анатомических ошибок в изображении вождя допускать, разумеется, не будет. Но портреты Бродского аллергии у Сталина, видимо, не вызывали. Это и предопределило судьбу Исаака Израилевича, ставшего главным живописцем и одновременно баловнем новой революционной власти.
Но вернемся к нашему раритету. Если дата написания Бродским портрета вождя остается для нас неизвестной, то год издания плаката хоть и не указан почему-то среди выходных данных, но определяется с большой долей точности. Так, достоверно известно, что Ленинградский областной Союз советских художников (ЛОССХ), заказавший печать представленного артефакта, был образован 2 августа 1932 года. Тогда же было избрано его первое правление во главе с автором картины “Купание красного коня” Кузьмой Петровым-Водкиным. Ответственным секретарем издательства ЛОССХ с первых же дней был назначен ленинградский художник Геннадий Веселов, упомянутый в выходных данных нашего раритета.
Из биографии Веселова мы узнаем, что в 1939 году он был призван на фронт и участвовал в войне с Финляндией, так что уже не мог занимать должность ответственного редактора издательства ЛОССХ. Следовательно, плакат мог быть выпущен в период с 1932 по 1939 годы. К счастью, в государственных архивах сохранились бухгалтерские документы ЛОССХ, которые позволяют нам сузить и этот временной промежуток. Как оказалось, планом 1936 года издательством предусматривался выпуск 93 наименований печатной продукции общим тиражом 1,8 миллионов экземпляров на сумму в 2,5 миллиона рублей. В качестве авторского гонорара художникам и искусствоведам было выдано 154 тысячи рублей. Основную часть этих денег составили выплаты за «изопродукцию» – типографские и литографские портреты вождей, писателей и картины современных советских художников. Тем же планом на 1936 год был предусмотрен выпуск 100-тысячным тиражом литографированных портретов Сталина, Кагановича, Орджоникидзе и Фрунзе работы И.И. Бродского. Кроме того, планировалось издать тиражом в 50 тысяч экземпляров типографским способом в цвете портреты Пушкина, Сталина, Молотова, Кагановича и Орджоникидзе этого же автора. Таким образом, мы успешно находим искомый плакат с репродукцией портрета Сталина работы Бродского среди заказов на 1936 год.
Для того, чтобы представить, чем занимался и насколько состоятельной организацией был ЛОССХ, приведем некоторые цифры из его инвентарной ведомости за тот же 1936 год. Так, в библиотеке Союза значилось 5349 книг общей стоимостью 17 тысяч рублей, а также 256 номеров журналов. Обратим внимание, что балансовая стоимость всех книг этой солидной библиотеки, хранившей редкие и дорогие издания по искусству, примерно равнялась цене одной пишущей машинки марки «Ремингтон», которая числилась за секретариатом издательства (16,6 тысяч рублей). Эта машинка была самой дорогой инвентарной единицей Союза. В переводе на современный масштаб цен, за эти деньги сегодня можно купить дорогой автомобиль. Для сравнения, стоимость кожаного дивана по ведомости хозинвентаря составляла 1815 рублей, шкафа красного дерева – 225 рублей. В штате ЛОССХ в 1936 году состояло 82 человека при общей численности членов Союза немногим более 400 человек. Другими словами, за счет каждых пяти художников содержалась одна штатная единица. Нагрузка большая. В ЛОССХ числились библиотекарь с окладом 200 рублей, заведующий библиотекой с зарплатой 250 рублей и хлебной надбавкой в 16%. Столько же платили секретарям творческих секций Союза и слесарю-водопроводчику. Самый высокий оклад был у председателя правления – 700 рублей плюс хлебная надбавка в 20%. По 600 рублей получали ответсек правления и главный бухгалтер. Заметим также, что Ленинградский областной Союз советских художников недолго носил это название. В 1943 году организация была переименована в «Ленинградский Союз советских художников» (ЛССХ); затем, после вхождения в 1959 году в состав Союза художников РСФСР, она стала называться «Ленинградское отделение Союза художников РСФСР», а с 1968 по 1989 год — «Ленинградская Организация Союза художников РСФСР» . С марта 1989 года и до сего дня эта организация называется «Санкт-Петербургский Союз художников» (СПбСХ).
Типография имени Володарского, отпечатавшая наш артефакт без малого 80 лет назад, в советское время считалась производственной полиграфической базой не только ЛОССХ, но и всего “Лениздата”. Она была основана еще в 1795 году для нужд Государственной медицинской коллегии и располагалась на Аптекарском острове. С 1836 года предприятие находилось в ведении Министерства внутренних дел и выполняло как ведомственные, так и частные заказы: печатала медицинскую, художественную и историческую литературу, официальные документы, газеты. 25 октября 1917 года именно здесь было отпечатано воззвание Петроградского военно-революционного комитета “К гражданам России!” В 1918 году типография переехала в здание МВД на Фонтанке и получила имя Володарского. В 1920-30 годы здесь печаталась “Красная газета”, журналы “Красная панорама”, “Резец”, “Бегемот”, заводские многотиражки. Во время блокады 1941-44 годов предприятие выпускало плакаты, листовки, брошюры, а также штамповало продовольственные карточки. В 1955 году типографию объединили с “Лениздатом”. В 1960-х годах предприятие было существенно расширено и реконструировано, до 1993 в нем было сконцентрировано все газетное производство Ленинграда. Организация долгое время оставалась второй в Санкт-Петербурге по мощности после “Печатного Двора”. В начале нынешнего века предпринимались попытки создания на базе “Лениздата” коммерческого издательства «Ленинград». В конце концов, к 2008 году производственные мощности типографии отошли новому «Ленинградскому издательству».
Весьма занятной личностью был и Владимир Володарский (урожденный Моисей Гольдштейн), имя которого носила ленинградская типография на Фонтанке. Жизнь этого революционера была очень коротка, но насыщена. Родился он в 1891 году, активную политическую деятельность начал с 16-ти лет в организациях БУНДа (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России), затем примкнул к меньшевистскому крылу РСДРП. Неоднократно подвергался арестам и ссылкам, в 1913 году был вынужден эмигрировать в США, где вступил в социалистическую партию. Вместе с Троцким и Бухариным издавал во время I Мировой войны газету «Новый Мир». В мае 1917 года вернулся в Петроград, где был избран членом президиума Петроградского Совета, позже назначен главным агитатором Петроградского комитета РКП(б). Участвовал в подготовке и проведении Октябрьского переворота, призывал рабочих вступать в отряды Красной гвардии. На II Всероссийском съезде Советов был избран в президиум ВЦИК, а после Октябрьской революции, в 1918 году, назначен на пост комиссара печати и пропаганды. В должности главного советского цензора Володарский стал инициатором разгрома не только тех печатных изданий, которые критиковали большевиков, но и вполне нейтральных газет.
«Он был беспощаден. В нем было что-то от Марата. Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого скрывать мы не будем. Володарский был террорист. Он был до глубины души убежден, что если мы промедлим со стальными ударами на голову контрреволюционной гидры, она не только пожрет нас, но вместе с нами и проснувшиеся в Октябре мировые надежды», – вспоминал позже Анатолий Луначарский. По официальной версии, 20 июня 1918 года по дороге на очередной митинг Володарский был застрелен эсером Сергеевым за дискредитацию социалистических идей. Однако в среде историков есть мнение, что Моисей Маркович был убит за то, что пустил часть порученных ему партией ценностей “налево”, а большевики просто списали эту расправу на эсеров. Его убийство стало предлогом для репрессий по всей России. Похоронен Володарский на Марсовом поле. Ненависть к нему в Петрограде была столь сильной, что первый памятник ему, установленный у Зимнего дворца, в 1919 году был взорван представителями войска Юденича. Однако имя его все еще носит город в Нижегородской области, а также поселки в Астраханской, Луганской, Киевской, Житомирской и Донецкой областях.
К моменту издания нашего раритета Исаак Бродский уже два года как возглавляет Всероссийскую Академию художеств. Это был поистине уникальный мастер и человек. При всей своей невероятной и нескрываемой тяге к роскоши и красивой жизни, салонным посиделкам на европейский манер, связям с опальными живописцами и полнейшей аполитичности, он был непостижимым образом любим советской властью. И произошло это как-то незаметно, само собой. О жизни и творчестве Исаака Израилевича написано немало книг и очерков, зачастую абсолютно противоречивых – такова, пожалуй, участь каждого творца, обласканного властью. Мы же попытаемся рассказать о самых ярких эпизодах его жизни. Первое художественное образование Бродский получил в Одесском художественном училище, но останавливаться на этом не стал. Юношеское тщеславие и талант позволили ему добиться невероятного: в 1902 году он поступил в Петербургскую Академию художеств в класс к гениальному мастеру Илье Репину. Бродский очень быстро стал любимым учеником Ильи Ефимовича, самые теплые отношения между ними не прерывались до конца жизни знаменитого живописца. Естественно, Репин оказал на молодого художника огромное влияние.
К сожалению, за чередой ленинских и сталинских портретов многие стали забывать, что Исаак Израилевич написал множество изумительных пейзажей, в которых сочетаются символизм и академизм. Эти произведения привлекают изысканной красочностью, ювелирной проработкой деталей, оптимизмом мироощущения. Таковы «Портрет жены» (1910), «Сказка» (1911), “Автопортрет с дочерью” (1911), «Италия» (1911), «Портрет Талалаевой» (1913). Лучшим пейзажем, в котором выразилось и особое пристрастие художника к красоте северной русской природы, и его стремление к большому стилю, стала картина «Зимний пейзаж» (1918—1920).
Став профессионалом, Бродский довольно скоро становится узнаваемым, успешным и… продаваемым! И это в смутные предреволюционные годы. Чутко улавливая конъюнктуру, обладая виртуозной техникой, он не раздумывая поставил свой талант на коммерческие рельсы. Причем сделал это совершенно осознанно: если его коллеги стремились к новаторству, экспериментировали в фовизме, кубизме, лучизме и прочих “измах”, то Бродский, впитавший репинские реалистические традиции, не рвется к славе и признанию. Он жаждет обеспеченной жизни, а потому работает почти исключительно на продажу. И все же хоть и немного, но и для души тоже. “Бродский был салонным художником, его мастерская представляла собой модный салон. Если бы не революция, Бродский с годами стал бы успешным, хорошо продаваемым художником – таким, как Константин Маковский или Генрих Семирадский. Но революция решительно поменяла соотношение сил в художественном мире России. Частные заказы почти прекратились. Единственным заказчиком стало государство. Художник, не имевший былых заслуг перед революцией, вынужден доказывать свою необходимость власти здесь и сейчас – своим мастерством и идеологическим соответствием духу времени. Бродскому это удается”, – рассказывает искусствовед Аркадий Ипполитов.
Причем удается это Бродскому весьма скоро. Картина “Ленин и манифестация”, написанная еще в 1919 году, положила начало серии претендующих на документальность работ, посвященных вождю мирового пролетариата. А уже в 1921 году художник получает право рисовать Ильича с натуры и становится официальным хроникером II Конгресса Коминтерна. Причем мандат для присутствия на конгрессе с надписью «этически и политически вполне надежен» Бродскому выписал лично нарком просвещения Луначарский. Исаак Израилевич использует эту уникальную возможность на все 100%, он без устали пишет одну за другой картины с Ильчом: «Ленин на фоне Кремля» (1923), «Торжественное открытие II конгресса Коминтерна» (1924), «Ленин на фоне Смольного» (1925), «Выступление Ленина на митинге рабочих Путиловского завода в мае 1917 года» (1929). Но наиболее знаковым становится полотно “Ленин в Смольном” 1930 года.
Приглядитесь к иллюстрациям наверху: Ильичи на снимке 1921 года и на картине 1930 года абсолютно идентичны. Современные эксперты отмечают, что Бродский изобразил здесь вождя предельно правдиво: сутулым, мелковатым, в затертом, небрежном костюме, неаккуратно зачесанными волосами, непропорциональной головой. Каким увидел – таким написал. По большому счету, здесь Бродский сработал как фотокамера, без всякого фотошопа. Но власти это почему-то понравилось. Быть может потому, что к 1930 году Ленин уже 6 лет как почил, и в стране появился совсем другой идеал, которого следовало “подавать” народу в приукрашенном виде?
Другую не менее знаменитую картину – «Ленин на трибуне» (1925) – Бродскому пришлось писать дважды. Изначально рядом с Ильичом неосмотрительно был изображен Лев Троцкий – как на снимке 1920 года. Позже “врага народа”, разумеется, пришлось заменить безобидными репортерами. Эксперты уверены, что вымарывание опальных советских чиновников со своих полотен для Исаака Израилевича вовсе не было сопряжено с какими-то душевными муками.
Он работал и жил легко: надо писать Ленина – вот вам Ленин, нужен Троцкий – получите-распишитесь, не нужен Троцкий – закрасим. В этой связи, на наш взгляд, вполне уместно процитировать стихи современного поэта Геннадия Толина:
Встретились Троцкий и Бродский
В мрачном загробном краю.
Их разговор сумасбродский
В точности передаю.
Троцкий:”Обидно и странно,
Что на земле, Исаак,
Cлавил ты кистью тирана,
А не меня… Как же так?”
Бродский:”Любезнейший Лёва,
Если б тебя рисовал,
Был бы мне cрок намалёван
В лагерь, на лесоповал”.
Постепенно выяснилось, что полное отсутствие у Бродского политических принципов и идейности вовсе не отталкивает советскую власть, а наоборот, притягивает. Государство заказывает – художник выполняет заказ. Что взамен? Солидный паек, прекрасная двухъярусная квартира в центре Ленинграда в бывших апартаментах Вильегорских, где в пушкинское время был знаменитый литературно-музыкальный салон, огромная мастерская, личная дружба с сильными мира сего (например, с Кировым и Горьким), должность руководителя Академии художеств, сотни учеников, выставки и заказы, заказы, заказы… Позиция Бродского чрезвычайно проста: «Делай, что велит начальство, и наслаждайся теми благами, которые оно предлагает взамен». Он стал первым в СССР художником, которому был вручен орден Ленина. Получилось вполне логично – одному из авторов Ленинианы орден Ленина. Имя Бродского скоро становится нарицательным. В ленинградской художественной среде 1920-х так называли художников, живущих по принципу: «Чего изволите?» Это, разумеется, в корне противоречило традициям русского искусства, сформированным романтиками, для которых эстетические и этические убеждения были незыблемы и святы. Не удивительно, что любимчик Репина скоро стал изгоем в некоторых художественных кругах. Так, в 1930-е Бродский пригласил к себе на обед опального и крайне нуждающегося в ту пору Павла Филонова. Для последнего эта встреча сулила большие подвижки в житейском плане, однако от приема он отказался – не стал пятнать репутацию.
Но, пожалуй, самой ценной привилегией, которой наделило Бродского руководство страны, было право собирать роскошную коллекцию картин – совсем уж буржуазный пережиток и непозволительный шик. Исаак Израилевич был крайне увлеченным коллекционером. Салоном для его богатейшей экспозиции служила собственная квартира художника. Он начал собирать картины еще будучи студентом Академии художеств, когда Илья Репин – тогда самый модный и дорогой живописец страны – подарил ему три своих наброска. Но основную часть коллекции Исаак Израилевич собрал уже после революции, когда нэпманский Петроград стал настоящим Клондайком для ценителей русского искусства. Многие богатейшие коллекции остались практически бесхозными, их хозяева были либо расстреляны в подвалах ЧК, либо сидели на Соловках, либо эмигрировали в Париж и Берлин, либо же продавали в советской России последнее имущество. Живописные шедевры тогда стоили копейки или вовсе отдавались бесплатно. Бродский, оставаясь в центре художественного рынка, отлично знал, где и что сдают на государственное хранение. В результате тысячи работ “осели” в его квартире-мастерской-салоне. Здесь и пейзажи Бенуа, и эскизы Серова, и портреты Левитана, и миниатюры Сомова, и наброски Врубеля. Говорят, что долгое время единственным местом, где можно было увидеть подлинного Шагала, была квартира Исаака Израилевича. Это невероятно, но третьей по значению в Петербурге после собраний Русского музея и Эрмитажа была частная коллекция русской живописи Бродского. Такие вот бывали исключения в СССР.
По силе таланта и степени влияния Бродского часто сравнивают с профессором Преображенским из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова. Друзья-художники нередко делали Исаака Израилевича героем своих картин – уж слишком колоритной была его внешность, совершенно не вписывающаяся в полную лишений и запретов советскую действительность. Наиболее точно, на наш взгляд, Бродский получился у Бориса Кустодиева. Именно таким современники знали художника: в интеллигентской шляпе-панаме, длинными вьющимися волосами, дорогом пальто, щегольских клетчатых штанах, лаковых штиблетах и трубкой во рту. Возвышаясь над суетой, он важно прогуливается по мостовой мимо огромной очереди за хлебом, баррикад и прочих жизненных неурядиц. Они его не касаются. А под мышкой у Бродского только что купленная работа самого Кустодиева. Да, при всей своей близости к власти и полном благополучии, Исаак Израилевич стремился помогать другим художникам. Зная, в каком бедственном положении пребывает Кустодиев, Бродский заказал ему целую серию изображений «русских типов». Мемуаристы того времени писали, что через Бродского можно было сделать всё – он находился в фаворе у власти, его невероятное влияние отмечали абсолютно все.
Впрочем, отношение к этому величию было разным. Бывало и так, что на Бродского вешали ярлык “Иуды от искусства” – причем не только потомки, но и современники. Примечательна в этом отношении запись, которую в 1926 году оставил в своем дневнике Корней Чуковский: «Я взялся писать о Репине и для этого посетил Бродского Исаака Израилевича. Хотел получить от него его воспоминания. Ах, как пышно он живёт — и как нудно! Уже в прихожей висят у него портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой некуда деваться от “расстрела коммунистов в Баку”. И самое ужасное, что таких картин у него несколько дюжин. Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию. Ему заказано 60 одинаковых „расстрелов“ в клубы, сельсоветы и т.д., и он пишет эти картины чужими руками, ставит на них свое имя и живет припеваючи. Все “расстрелы” в черных рамках. При мне один из копировальщиков получил у него 20 червонцев за пять “расстрелов”. Просил 25 червонцев.
Сам Бродский очень мил. Чтобы покупать картины, чтобы жить безбедно и пышно, приходится делать “расстрелы” и фабриковать Ленина, Ленина, Ленина. Здесь, опять таки мещанин, защищая свое право на мещанскую жизнь, прикрывается чуждой ему психологией… Примирило меня с ним то, что у него так много репинских реликвий. Бюсты Репина, портреты Репина и прочее. И я вспомнил того стройного изящного молодого художника, у которого тоже когда-то была своя неподражаемая музыка — в портретах, в декоративных панно. Его талант ушел от него вместе с тонкой талией, бледным цветом лица».
Очень многие пеняли Бродскому на то, что он утратил “тонкую талию и бледный цвет лица”, а попросту “забронзовел” в унисон с теми, чьи портреты рисовал. Однако мы ни в коем случае не станем давать оценку творчеству Исаака Израилевича и личному выбору, который он сделал. Заметим лишь, что при любом дворе во все времена были свои придворные художники. Например, Жак-Луи Давид был официальным живописцем первой французской республики, тем не менее мы сегодня вспоминаем, в первую очередь, о том, что он был основоположником французского неоклассицизма. В Российской империи и вовсе была специальная должность – гофмалер или «придворный первый живописного дела мастер», в обязанность которого входило изображение носителей царской фамилии. В советской России таким гофмалером был Исаак Бродский (позже эту эстафету у него примет Александр Герасимов). Что же касается тиражирования “расстрелов” (речь идет о картине “Расстрел 26 бакинских комиссаров”, оригинал которой был создан в 1925 году), то, позволим себе напомнить, что и Рубенс штамповал свои мифологические сюжеты, да и у многих других великих живописцев творчество было поставлено “на поток”.
Став во главе Академии художеств, именно Бродский по поручению руководства страны определит советским художникам новую цель – реалистически изображать успехи СССР в построении коммунистического будущего. Студенты Бродского без лишних вопросов выполняли задачи, которые ставило перед ними советское государство. И, прежде всего, создавали правильные портреты правильных вождей – такая живопись очень скоро стала считаться в СССР высшим академическим жанром. У Бродского и на этот раз все получилось. Достаточно взглянуть на красноречивый снимок М.А. Мицкевича “Студенты Академии художеств работают над портретом Сталина для украшения города к 1 мая 1934 года”. Совсем скоро в СССР такими полотнами станут украшать дома и улицы не только по поводу Первомая, но и вовсе без повода. Высочайшее расположение к художнику со стороны власти тогда нашло еще одно неожиданное подтверждение – Бродский стал единственным художником, кому было доверено написать портрет матери Сталина.
Однако все почести и заслуги не спасли Бродского от пристального внимания со стороны “органов”. Известно, что в НКВД регулярно поступали отчеты о том, кто бывал в салоне-мастерской Исаака Израилевича, о чем велись беседы, какие планы строит художник и т.п. Мало кто знает, что конец жизни Бродского был омрачен уголовном процессом. Мастера даже хотели судить за скупку антиквариата (говорят, что он увел у одного из высокопоставленных партийцев ценную картину). От позора Исаака Израилевича спасло в том числе то, что он составил завещание, в котором распорядился после смерти передать всю коллекцию государству. Завещание быстро вступило в силу: в августе 1939 года в возрасте 54 лет Бродский умер от лейкемии, оставив последующим поколениям советских людей свою квартиру-музей, в которой хранится более 200 живописных и графических работ самого живописца, а также собранная им богатейшая коллекция живописных и графических работ русских художников XVIII-XX веков (более 500 произведений).
Что же касается жарких дискуссий о том, могут ли портреты Сталина или Ленина, созданные Исааком Бродским или любым другим художником, считаться “подлинным искусством”, то не следует забывать, что соцреалистические полотна создавались вовсе не с тем, чтобы их рассматривали в музейном контексте или сравнивали с произведениями традиционной живописи. Их писали в расчете на многократное репродуцирование и популяризацию посредством таких вот плакатов, который представлен в нашей коллекции. Недаром живописные работы того времени большей частью выглядят как цветные фотографии или кадры из фильма, а успех того или иного произведения социалистического реализма измерялся исключительно тем, насколько масштабное распространение оно получило. По-настоящему успешные картины, как, например, некоторые полотна Александра Герасимова или Исаака Бродского, можно было увидеть по всему СССР. И если кому-то из отечественных критиков хочется пожурить Бродского-живописца словами Бродского-поэта “пускай Художник, паразит, другой пейзаж изобразит”, то позволим себе еще раз напомнить, что творчество Исаака Израилевича не исчерпывается портретами вождей.
Об этом, кстати, прекрасно помнят в Европе. Так, в 2009 году картина Бродского “Нянька с детьми” (1912 год) стала топ-лотом лондонского аукционного дома Лондона Sotheby’s. Полотно было продано за 937 тысяч фунтов стерлингов, тогда как его оценочная стоимость была втрое меньше. Выходит, что мечта Исаака Израилевича не перестает сбываться и спустя 70 лет после его смерти – он по-прежнему узнаваем и продаваем.
