Уникальный экземпляр альбома с записями и гравюрами второго путешествия знаменитого немецкого академика и натуралиста Петра Симона Палласа по югу Российской империи, состоявшегося в 1793-1794 году. Альбом выпущен в Париже в 1811 году и включает в себя множество сделанных самим учёным литографий с изображением пейзажей, людей, представителей животного и растительного мира Крымского полуострова. Оригинал, состояние соответствует возрасту.
Крым довольно долго оставался белым пятном на географической карте мира. Ученые начали сколько-нибудь детально исследовать полуостров только в 1794 году, когда по приглашению Российской Империи в Крым прибыл знаменитый немецкий академик Петр Симон Паллас. Он первым составил описание этого края: в его научных работах приводятся подробные сведения о климате, реках, почве, флоре и фауне полуострова, содержится характеристика многих исторических мест, в том числе и горы Аю-Даг (в переводе с крымско-татарского языка – «Медведь-гора»). Полный скан этого атласа можно посмотреть в заметке «Путешествовавший для пользы».
В те времена на полпути к её вершине (именно на западном склоне горы в наши дни раскинулся лагерь «Артек») находилась греческая церковь – «монастырь, посвященный св. Константину и Елене», как считал ученый.
Отечественные же археологи обратили взоры на Крым в 1867 году, когда к подножью Аю-Дага отправилась экспедиция во главе с Дмитрием Струковым. В 1900 году археологическую эстафету подхватил Александр Бертье-Делагард, стараниями которого в районе современного «Артека» были обнаружены многочисленные каменные и земляные гробницы.
В 1907 году раскопки близ Гурзуфа проводила уже комиссия Николая Репникова. Именно он нашел здесь остатки христианского храма, у алтаря которого сохранились золотые украшения и монеты древнегреческой работы. Это позволило предположить, что у горы Аю-Даг в древности располагался многолюдный и богатый город. Позже выяснилось, что этот храм являлся частью монастыря Святых Апостолов Петра и Павла, начало которому положено в конце VIII века епископом Иоанном Готским. Археологи даже отыскали в Крыму его гробницу, однако она оказалась пустой. Где находятся мощи святого — по сей день неизвестно. Но, разумеется, история заселения южного Крыма начинается много раньше VIII века. Исследователи обнаружили на Аю-Даге кремниевые орудия труда, датируемые еще эпохой мезо-неолита. Предполагается, что в IV веке до н.э. здесь обитало племя тавров. Однако не будем настолько заглядывать вглубь веков. На смену античной Тавриде и господству Боспорского царства пришли тревожные Средние века, затем еще более беспокойное владычество татар и турок, выгнавших из Крыма генуэзцев и разрушивших их некогда неприступную крепость (руины сохранились на территории лагеря), и, наконец, в 1783 году полуостров был присоединен к Российской Империи. Завоевание этих земель произошло в эпоху правления Екатерины II. Генерал-губернатором новообразованной Таврической губернии (императрица вернула полуострову античное название) стал душевный друг государыни – князь Григорий Потемкин, который со свойственной ему энергией взялся за возрождение вверенного края. А имератрица, дабы продемонстрировать всему миру, что Крым стал частью великой страны, решилась предпринять путешествие по полуострову. Специально для этой поездки в 1786 году издан путеводитель – на 149 страницах кратко изложено географическое и историческое описание поселений, рек и урочищ, через которые должна была проходить императорская экспедиция. На это путешествие, которое официально именовалось «Путь на пользу» и длилось со 2 января по 11 июля 1787 года, была затрачена астрономическая сумма — 15 миллионов рублей. Участники грандиозного вояжа – англичане, французы, немцы – должны были убедиться, что у России появился серьезный козырь в розыгрыше внешнеполитических партий — Черноморский флот.
Восхищенная своей Тавридой, Екатерина II назвала ее жемчужиной императорской короны. Лучшие земельные участки южного берега полуострова она щедро раздаривала своим спутникам, в том числе знатным иностранцам. Так подножье Аю-Дага досталось принцу Шарлю Жозефу де Линю – австрийскому фельдмаршалу, дипломату и писателю. Он искренне восхищался умом русской императрицы: «Петербургский кабинет совсем не так огромен, как заключает о нем Европа, он весь помещается в одной голове Екатерины». Однажды вечером, сидя в своих крымских владениях, восторженный принц написал следующее: «Здесь, в тени двух огромных орехов, старых как мир, у подошвы скалы, где еще виднеется одинокая колонна храма Дианы, из самой прекрасной и интересной страны мира, я пишу это письмо. Фиги, сливы, оливы, черешни, абрикосы и персики все в цвету. Они распространяют самый нежный запах и защищают меня от солнца. Волны морские шумят блестящими камешками у моих ног». Наверняка таким же спустя полтора столетия увидели подножье Аю-Дага и советские артековцы. Античные колонны к середине 20-х годов XX века уже исчезли, но природа была столь же благосклонна и щедра. Примечательно, что красочное описание долины, составленное де Линем, так воодушевило путешественников, что они еще долгие десятилетия пытались отыскать упомянутые им гигантские ореховые деревья. Так, в одной из записок швейцарца Дюбуа де Монпере, путешествующего по Крыму в 1834 году, мы находим такой отрывок: «Путник предпочитает расположиться под окруженным скалами одним из самых больших ореховых деревьев Крыма. Это дерево историческое, напоминающее о том, как под сенью его листвы князь де Линь писал письмо, живописуя чарующее впечатление от края, столь нового для него». К слову, многие артековцы и по сей день пытаются отыскать эти легендарные деревья.
Впрочем, иноземец владел этим райским уголком недолго. У де Линя была масса прожектов относительно окрестностей Аю-Дага: сначала он хотел переселять в Крым из Англии осужденных на каторгу преступников, затем надумал построить здесь шикарный, «заметный издали мореплавателям», дворец. Но эти идеи не нашли поддержки у российских властей. А затем случилась Великая Французская революция 1789 года, де Линь остался на мели и был вынужден продать российской казне подаренные ему земли и вернуться на родину, навсегда увозя с собой незабываемые воспоминания о Крымском побережье. Кто знает, как бы сложилось будущее полуострова, если предприимчивый иностранец успел бы воплотить свои проекты в жизнь? Не исключено, что основателю пионерского лагеря «Артек» Зиновию Соловьеву пришлось бы искать другое место для отдыха советских детей.
Как бы то ни было, но после отъезда де Линя крымские долины недолго оставались бесхозными. Уже в 1808 году владельцем земли у подножья Медведь-горы стал новороссийский губернатор, французский герцог Арман-Эммануэль дю Плесси Ришелье (основавший Одессу прапраправнучатый племянник знаменитого кардинала Ришелье, того самого, что строил козни д’Артаньяну).
Осенью того же года он распорядился построить на побережье шикарную усадьбу на европейский манер. Но француз тоже недолго радовался крымскому климату — осенью 1814 года дюк Ришелье навсегда оставил Россию, уехав на родину. Свое имение он превратил в гостиницу, позволив останавливаться в ней знатным путешественникам. Этим правом в 1820 году любезно воспользовался высланный из Петербурга Александр Пушкин. Вот как описывает пребывание поэта в Крыму писатель Иван Новиков в романе «Пушкин в изгнании»: «Перескочив через небольшую речонку, Пушкин очутился совсем в виду Аю-Дага. Местность была совершенно пустынная. Казалось, так навсегда ей и остаться. За всю дорогу повстречались лишь два пожилых дровосека, блеснувшие в улыбке зубами.
– А как называется эта земля?
– Артек, а по-русски, будто как перепелка.
Пушкину очень понравилось простодушное это прозвище».
В 1823 году артековское имение Ришелье приобрел новый губернатор Новороссии — Михаил Воронцов. В 1825 году он принимал в нем путешествующего по Тавриде императора Александра I — в ту пору дом отставного француза был едва ли не единственным порядочным жилищем на побережье.
Впрочем, самому Воронцову имение не нравилось, поэтому в 1835 году он без сожаления сбыл его статскому советнику Ивану Фундуклею. Последний владел им почти полвека, всячески обустраивал и облагораживал не только сам дом, но и прилегающие земли. В сентябре 1837 года в усадьбе Фундуклея останавливалась августейшая семья Николая I и Александры Федоровны. Позже бывал здесь и наследник престола — будущий император Александр II. Хотя с тех пор этот дом много раз перестраивали, его можно увидеть и сегодня: бывшая усадьба находится на территории санатория им. Пушкина.
По смерти Фундуклея имение снова сменило хозяина — было продано за 250 тысяч рублей предпринимателю Петру Губонину, стараниями которого Гурзуф (тогда еще Юрзуф) постепенно превратился в аристократический курорт, приносящий немалый доход. Украшением гурзуфского парка при Петре Ионовиче стали изысканные фонтаны: «Ночь», «Нимфа», «Рахиль», «Гречанка», «Первая любовь» (большинство из них позже были разрушены). Император Александр III был настолько впечатлен губонинским имением, что изъявил желание его приобрести. На что коммерсант хитро заявил государю: “Продать и за сто мильенов не продам, а подарить Вашему Величеству — с нашим удовольствием!” “Ух ты скотина! Да нешто ты ровня мне, чтобы подарки дарить. Да за такие слова в бараний рог!” — рассердился царь. Едва тогда вывернулся Губонин: “Я из мужиков и тонкого обращения не знаю…” Император выгнал его из кабинета, но наказывать все же не стал.
Владельцами других участков вокруг Аю-Дага в XIX веке становились чиновники местного губернского управления, которые по примеру Ришелье начали застраивать юг Крыма дачами. Хозяином небольшого местечка в урочище Хазары на берегу горной речки Суук-Су (в переводе с татарского – холодная вода) случайно оказался полковник российской армии, татарин А.Абдурахманчик (по другим данным, это был помещик Усеин Абдураманов). Он якобы получил эту землю в подарок за верную службу. Правда, развернуться под крымским солнцем доблестный вояка не успел — вскоре участок был передан отставному поручику, деятельному миссионеру Александру Султану Крым-Гирею. У наследников последнего имение в 1897 году выкупил инженер-строитель Владимир Березин с супругой Ольгой Соловьевой. Эта семейная чета заложила здесь один из первых курортов на южном берегу — знаменитый “Суук-Су”. Информация о нем и других крымских имениях была собрана исследователем Татьяной Брагиной. Курорт был открыт 1 августа 1903 года. Ольга Михайловна бросила вызов западным ривьерам, создав в Крыму не уступающее известнейшим курортам Средиземноморья образцовое место для отдыха (о соперничавшем в то время с «Суук-Су» сочинском курорте «Кавказская Ривьера» и его печальной судьбе читайте в истории «Не хуже Ниццы и лучше, чем в Крыму»). В «Суук-Су» было построено 6 гостиниц с 180 шикарными номерами, в которых могли одновременно отдыхать 500 человек.
Курорт был оборудован канализацией и водопроводом, полностью электрифицирован, на территории была почта и телефон, ресторан, купальни и даже первое в Крыму казино. Впрочем, мало кто знает, что власти так и не позволили Соловьевой организовать игорный дом — тем не менее, прекрасное здание курзала, расписанное самим Василием Суриковым, во всех ведомостях стали обозначать «Казино». Здесь в свое время бывали Бунин, Куприн, Чехов, Суриков, Коровин, Шаляпин, Эмир Бухарский (см.статью “От Бухарского до Бухарина”). В 1914 году курорт лично посетил император Николай II. На Всероссийской гигиенической выставке в 1913 году «Суук-су» был награжден Большой золотой медалью. Мы еще непременно вернемся к этому месту, поскольку оно имеет прямое отношение к советскому детскому лагерю.
Еще одна интересная страница в истории окрестностей «Артека» связана с личностью польского графа, поэта Густава Олизара. Его появление в Крыму было вызвано попыткой укрыться от несчастной любви. Граф влюбился в юную Марию Раевскую — младшую дочь генерала Николая Раевского, героя войны 1812 года. Но чувство оказалось безответным. Чтобы немного развеяться, шляхтич отправился в путешествие и проложил свой маршрут через Крым, о котором с восторгом отзывалась его несостоявшаяся пассия. В 1824 году он впервые сошел на берег Тавриды и поначалу остановился в уже знакомом нам имении Ришелье. Как-то Олизар отправился верхом по западному склону Аю-Дага в соседнее имение Кучук-Ламбат. Среди расщелин он заметил цветущий шиповник — и это в декабре! Графа покорил своей дикой красотой волшебный уголок у подножья Медведь-горы. Уже на следующий день эта совершенно непригодная для возделывания земля площадью ¾ десятины была выкуплена польским аристократом всего за 2 рубля серебром у некоего татарина Хасана. Местечко это, как уже поведали нам и Пушкину татары-дровосеки, называлось «Ортек», что в переводе с тюркского, действительно, означает «перепел» — по осени сюда слетались стаи перепелов, где набирались сил для дальнего перелета через Чёрное море. Со временем название преобразовалось в привычное для нас «Артек».
Граф начал скупать соседние земли, постепенно увеличив свои владения до 200 десятин. Вскоре появились хозяйственные строения, были посажены виноградники, плантации масличных и фруктовых деревьев. Свое имение, стоимость которого достигла 80 тысяч рублей, владелец окружил сплошной стеной. С прибрежной галереи открывался прекрасный вид на море и Аю-Даг. Свою уединенную усадьбу граф назвал символически — «Кардиатрикон» (в переводе с греческого — «исцеление сердца»). По признанию Олизара, все это он затеял в надежде, что однажды Мария Раевская посетит любимые ею места и «взглянет с жалостью, а может быть, и с поздним сожалением, на нелюдина, отшельника Аю-Дага». Здесь граф — «уединенный анахорет на Аю-Даге», как он сам себя называл — провел около двух лет практически в полном уединении.
В 1825 году у Олизара в “Кардиатриконе” две недели гостили прославленный польский поэт Адам Мицкевич и Александр Грибоедов, который следовал к месту дипломатической службы из Петербурга в Персию. Некоторые историки считают, что та встреча Грибоедова и Мицкевича носила конспиративный характер, поскольку за четыре месяца до декабристского восстания на Сенатской площади Грибоедов почему-то уничтожил все письменные свидетельства о ней. Как бы то ни было, двух недель Мицкевичу хватило, чтобы навсегда влюбиться в Артек и посвятить ему свои «Крымские сонеты»:
“Мне любо, Аю-Даг, следить с твоих камней,
Как черный вал идет, клубясь и нарастая,
Обрушится , вскипит и, серебром блистая,
Рассыплет крупный дождь из радужных огней”.
«Там пел Мицкевич вдохновенный и посреди прибрежных скал свою Литву воспоминал», — писал позже Александр Пушкин в «Евгении Онегине», искренне восхищенный поэтическим гением поляка. Впрочем, сам великий русский поэт тоже посвятил не одно четверостишие “брегам Тавриды”. Именно они, по собственному признанию автора, стали “колыбелью” Онегина, вдохновили его на создание “Бахчисарайского фонтана” и «Кавказского пленника». В Артеке Александр Сергеевич совершал частые прогулки в горы, отправлялся на лодке к гротам мыса Суук-Су (сейчас один из них носит имя великого поэта):
Волшебный край, очей отрада! Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда, долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада… Все чувство путника манит,
Когда, в час утра безмятежный, в горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит и зеленеющая влага
Пред ним и блещет и шумит вокруг утесов Аю-Дага…
Осенью 1825 года в “Кардиатриконе” произошел забавный случай, связанный с приездом Александра I. Уже знакомый нам губернатор Новороссии Михаил Воронцов предупредил Олизара, что вечером император проедет через Артек, и попросил, чтобы граф обеспечил освещение на пути следования государя, а также вышел встретить его у ворот по русскому обычаю — с хлебом и солью. Олизар отдал слугам распоряжение включить в нужный момент иллюминацию, но сам отбыл в Севастополь (почему-то не пожелал отдать почести Его Величеству). Александр I сильно задержался в дороге и оказался у дома поляка не к вечеру, а лишь к обеду будущего дня. Глупый слуга, завидев процессию, немедленно выполнил указание своего хозяина — включил лампы при слепящем солнце. Государя столь «светлый» прием очень рассмешил: он передал привет хозяину и проследовал к дому Воронцова.
Согласно легенде, принимал у себя Олизар еще одну, хоть и менее знатную, зато весьма таинственную особу — графиню де ля Мотт. Ту самую, что стала прообразом Миледи в упомянутом нами романе Александра Дюма «Три мушкетера». Жанна де Валуа Бурбон, графиня де ля Мотт, графиня де Круа, она же графиня Гаше, вполне вероятно, окончила жизненный путь именно в Крыму. История этой некогда любимой фрейлины Марии Антуанетты — сплошная череда авантюр. Известно, что в 1784 году Жанна обманом завладела золотым ожерельем с 629 бриллиантами, предназначенным для мадам Дюбарри, фаворитки Людовика XV (у Дюма они, как мы помним, превратятся в подвески королевы). Когда кража была раскрыта, графиню, по решению суда, били кнутами, клеймили и заточили в Бастилию. По легенде, во время казни отчаявшаяся воровка так извивалась, что палач промахнулся и сначала выжег ей лилию на груди, потом уж на плече. Спустя два года опозоренная Жанна бежала из тюрьмы вместе с графом Калиостро (еще один любимый персонаж советского кино). Вскоре она жестоко отомстила своим обидчикам: выпустила в 1787 году в Лондоне мемуары «Жизнь Жанны де Сен-Реми, де Валуа, графини де ля Мотт, описанная ею самой». Эта книга, по мнению некоторых историков, стала одной из причин Великой Французской революции. В 1791 году беглянка смогла организовать собственные похороны и лично участвовала в траурной процессии, укрывшись вуалью. Оказавшись на свободе, она вышла замуж за графа де Гаше и, взяв его фамилию, перебралась в Петербург.
В России Жанна сумела завести знакомство с самой Екатериной II. При российском дворе графиня де Гаше жила вполне безбедно, в 1812 году даже приняла русское подданство. От выдачи французским властям ее спасало покровительство императрицы. Однако в 1824 году Александр I повелел ей выехать из Петербурга в Крым. Ослушаться государя она не могла – графине де Гаше к тому времени было уже почти 70 лет, так что новые интриги были ей не по силам. Жанна переехала в Артек, где, по некоторым сведениям, поселилась в доме графа Олизара. Здесь пожилая француженка начала проповедовать идеи социализма Франсуа Фурье и пытаться обратить крымских татар в христианство – чем вызвала претензии полиции. Тогда опальной графине пришлось перебраться в одноэтажный каменный домик (к счастью, и он сохранился – в нем же в 20-е годы XX века жил основатель лагеря Зиновий Соловьев), где она жила совсем нелюдимо. Домик этот также сохранился до наших дней.
По воспоминаниям местных жителей, она носила зеленый полумужской камзол, за поясом которого всегда была пара пистолетов. Графиня Гаше умерла 2 апреля 1826 года. Ее могилу накрыли каменной плитой, которую Жанна заказала заранее. На ней была высечена ваза с акантовыми листьями – символ триумфа и преодоления трудностей, под ней – затейливый вензель с латинскими буквами. В нижней части высечен щит, на котором обычно помещают имя и даты. Но он остался чистым.
Эта история кажется фантастической. Но поскольку до сих пор не ясно, где в ней заканчивается вымысел и начинается правда, энтузиасты по-прежнему не оставляют надежд отыскать в Крыму украденные миледи алмазные подвески.
В 1832 году Густав Олизар покинул Крым навсегда, переехав в Дрезден. Усадьба его обрела новых владельцев — “Кардиатрикон” был выкуплен князем Александром Потемкиным (дальний родственник фаворита императрицы Григория Потемкина) с женой. Татьяна Потемкина (в девичестве Голицына) считалась одной из самых красивых женщин тех времен, пользовалась особым положением при дворе в царствование Николая I и Александра II. Потемкины дали купленному имению название «Артек» и построили в нем новую усадьбу (предположительно, автором и зодчим этого проекта был первый архитектор на южном берегу Крыма Филипп Эльсон). Они же возвели у подножья Аю-Дага небольшую деревянную церковь имени Рождества Пресвятой Богородицы, благоустроили парк. Чета Потемкиных осенью 1837 года в течение двух дней принимала в «Артеке» императорскую семью (как мы уже выяснили, в том же году Николай I с Александрой Федоровной также останавливались в имении Ивана Фундуклея). К сожалению, от шикарного имения Потемкиных в современном «Артеке» почти ничего не сохранилось. Большинство построек снесено в 60-е годы XX века при возведении пионерского лагеря «Горный». Представление о том, как выглядел Артек в первой трети XIX века, дают нам лишь несколько акварелей братьев Чернецовых и Василия Жуковского, гостивших у князей.
О величии имения Потемкина сегодня свидетельствуют только бетонная ротонда окружностью 22 метра и высотой 4,3 метра (находится у общежития сотрудников «Артека»), неработающий фонтан с питьевой водой в татарском стиле и лестничный ансамбль в несколько пролетов из песчаника. К счастью, большая часть старинного парка (23 га), заложенного графом Олизаром и княжеской четой Потемкиных, все же сохранилась до наших дней. Кипарисы, аборигенные дубы, фисташки туполистные, пинии, секвойядендроны, пихты, пальмы, лавры, сирень, барбарисы, сосны, платаны, каштаны, лавровишни, самшит, олеандр, гранат – это далеко не полный список растений, которые первые владельцы Артека оставили для своих советских потомков, которых, к сожалению, не всегда можно назвать благодарными.
После смерти Татьяны Потемкиной ее наследники продали имение московскому купцу Ивану Первушину. Столичный деляга существенно расширил усадьбу и заложил виноградники. Ему удалось наладить промышленное производство высококачественных вин, которые получались столь вкусными, что Первушин удостоился высочайшего титула поставщика Двора Его Императорского Величества. Помимо имения Первушина во второй половине XIX века в Артеке располагались и другие дачи. Их владельцами были далеко не бедные люди – аренда земли в этих местах обходилась недешево (в 1913 году просили 500 рублей за десятину). Однако богатых усадеб, а тем более дворцов (кроме известного нам курорта «Суук-Су») не было. Это были в основном небольшие постройки, в один или два этажа, не чета иным нынешним неприступным виллам. Но именно простые и аккуратные домики создавали неповторимый колорит Крымского побережья конца XIX века. В числе артековских землевладельцев был, в частности, талантливый российский садовод и акклиматизатор растений, директор Никитского ботанического сада Николай Гартвис, основатель «Екатерининского порохового завода» генерал Борис Виннер, винодел Николай Бекетов, строительный подрядчик Александр Ашер, владелец шикарной домашней библиотеки Александр Фон-Фик, основоположник климатолечения на южном берегу Крыма Владимир Дмитриев и многие другие представители российского «среднего класса».
Одним из последних владельцев этих мест был Сергей Метальников, активный участник становления Таврического университета. Именно Сергей Иванович предложил на территории его бывшего частного владения «Лаутербруннер» («Звонкий источник») у горы Аю-Даг устроить лагерь для детского отдыха. Эту идею Метальников мечтал осуществить еще в 1921 году, т.е. за 3 года до появления «Артека». Однако большевистские летописи появления и развития Всесоюзной детской здравницы так ни разу и не упомянут имени этого талантливого ученого. Да и как можно было упомянуть – к моменту открытия «Артека» Метальников уже жил и работал в эмиграции.
К сожалению, курортный роман Крыма с дореволюционным «средним классом» продолжался недолго – до января 1918 года. Именно в то время власть в поселках у подножья Аю-Дага перешла первому Гурзуфскому ревкому, председателем которого был назначен Иван Подвойский. Вот как описывает события того времени писатель Леонард Кондрашенко в очерке “Гурзуф”: “У Гурзуфского ревкома было много неотложных дел. На владельцев бывших имений и их наследников, на хозяев богатых дач была наложена контрибуция. У них были изъяты ценности — золото, серебро, драгоценности, деньги: больше десяти пудов серебра, пять фунтов золота. Отобранные у буржуазии драгоценности ревком решил отправить в Москву — В.И. Ленину”. О деятельности в Гурзуфе Подвойского до сих пор напоминает мраморная мемориальная доска, установленная напротив входа в здание Гурзуфского поссовета. Однако на доме № 21 по улице Крымской, где в разное время бывали и работали два Нобелевских лауреата — Александр Солженицын и Иосиф Бродский, а также другие выдающиеся деятели науки и искусства, мемориальной таблички нет.
Но вернемся к последствиям Октябрьского переворота. Победивший класс булгаковских «климов чугункиных» сначала в одночасье смел с крымских пляжей отдыхавшую интеллигенцию, а затем методично изъял у «буржуев» их законные владения. Примечательно, что национализация артековских имений осуществлялась при полном непротивлении их старых хозяев, ставших в одночасье «социально чуждыми элементами». Владельцы крымских дач и усадеб безропотно смотрели на то, как новые власти переписывали их собственность в пользу государства. Да и стоит ли удивляться такой кротости: жители полуострова уже знали, сколь жестоко большевики расправляются с непокорными – слишком свежи были в памяти массовые расстрелы в Севастополе, Евпатории, Ялте и других городах. Отдельно подчеркнем, что болезненному процессу национализации в Крыму предшествовал период варварского разграбления – одурманенные свалившейся на них властью, наделенные чрезвычайными полномочиями красноармейцы тащили из артековских имений все, что под руку подворачивалось – от лошадей и медной посуды до винных бочек. Ну а после того, как 19 февраля 1918 года вышел приказ Главного комиссара по национальным имениям в Крыму С.Булевского, артековцам оставалось только ждать, когда нагрянут незваные гости. Приведем этот документ полностью (особенно привлекает выражение «переходят в ведение мое»):
«С момента издания этого приказа имения «Ай-Гурзуф» и «Болгатур», принадлежащие раньше Н.Н. Бекетову, «Артек» и «Партенит», принадлежавшие Виннеру, «Хаста», принадлежавшая Бидерману, «Карабах» и «Биюк-Ламбат», принадлежавшие В.В.Келлеру, «Артек», принадлежавший Первушину, «Суук-Су», принадлежавший Соловьевой, имение и гостиницы «Гурзуф», принадлежавшие Денисову, имение «Селям», принадлежавшее графу Орлову-Давыдову, имение «Позилиппо», принадлежавшее А.А. Журавлеву, имение «Наташино», принадлежавшее Пестерову, имение «Шоран», принадлежавшее Кондераки, имение «Кастель-Приморский», принадлежавшее Голубеву, имение «Кастель», принадлежавшее Бобянскому, имение «Гапры», принадлежавшее Голоперову со всеми постройками и угодьями, живым и мертвым инвентарем, запасами вина и проч. переходят в полную национальную собственность Российской Народной Республики в ведение мое, как Главного Комиссара по Управлению Национальными имениями в Крыму, с передачей непосредственно управления ими помощнику моему управляющему национальными имениями тов. А. Эньякову».
Вторжение на полуостров в апреле 1918 года германских войск положило конец советской власти, а заодно остановило и процесс национализации частной собственности. Артековские имения вернулись к прежним хозяевам, правда, ненадолго. Через год, во время второго пришествия большевиков в Крым, была провозглашена очередная конфискация помещичьих земель. Постановлением Симферопольского ревкома от 20 апреля 1919 года снова создается комиссариат национальных имений в Крыму, который в качестве первоочередной меры издает приказ № 108 о национализации. Пункт № 1 этого документа гласил: «Быв. частновладельческие имения со всеми их угодьями, постройками, оборудованием, живым и мертвым инвентарем составляют народное богатство…»
Сегодня уже вряд ли удастся установить, к кому из артековских землевладельцев рабоче-контрольная комиссия по обобществлению частной собственности пришла первой, да это и не важно. Важны методы, которыми она действовала. Например, имения Бекетовых получили статус «народного богатства» еще в декабре 1920 года. Процедура национализации проходила в присутствии теперь уже бывшей владелицы – Александры Бекетовой. Большевики не стали высылать ее из страны, а цинично назначили заведующей ранее принадлежащей ей же усадьбы. Почетной обязанностью Александры Александровны стало слежение за сохранностью государственного имущества. Судьба этой мужественной русской дворянки сложилась трагически. Перед войной Бекетова уехала к родственникам на Украину. В годы оккупации уже немолодая женщина работала в госпитале, тайно передавала партизанам медикаменты и перевязочные материалы. Многим харьковским евреям она помогла спастись от гибели, однако ей избежать ареста не удалось. 27 февраля 1943 года Александра Александровна Бекетова была арестована местным гестапо и расстреляна в районе городского лесопарка.
Опись книг и всего имущества в имении Александра Фон-Фика тоже проходила в присутствии бывших владельцев. Комиссия учла все: и ценную библиотеку, и детскую ванночку, и стеклянный аквариум, и фотоаппарат. Даже альбом с семейными фотоснимками стал «народным достоянием». За сохранность всего, что было внесено в реестр, назначили двух ответственность — бывшего «виноградного рабочего» Трофимова и такую же бывшую его работодательницу Е.Г. Фон-Фик. Из архива этого имения, ставшего вдруг советским хозяйством, выясняется, что бывшие его владельцы Фон-Фики и после национализации остались в Крыму, участвовали в сборе дубового листа и подвязке виноградников в совхозе «Артек». За свой труд они, как и другие рабочие, были вознаграждены вином из собственных подвалов.
Национализация артековского имения винодела Первушина тоже проходила в конце 1920 года. В актах описи упомянуто, что на его территории находились большие залежи высококачественного гранита. А членом комиссии Сербуленко отмечено великолепное качество вин, хранившихся в погребах Первушиных в количестве 16 тысяч 843 ведер урожая 1915, 1916, 1917 годов. В архиве нашелся один документ, который характеризует то время: «Опись вина по годам и сортам 16000 ведер невозможна. Вследствие присутствия в имении и в окрестностях несознательного элемента не представляется возможным открыть подвал для этой работы, при которой может быть похищена часть вина и вытекающие из этого последствия. Таковую опись возможно будет произвести по наступлению спокойного для работы времени». Куда канули 17 тысяч ведер элитного виноградного напитка, остается лишь догадываться.
Порой национализация больше походила на бандитский налет, а не на государственную операцию. Такова была участь артековского имения Марии Ломакиной. В акте от 24 сентября 1921 года засвидетельствовано, что «в 10 часов утра на виноградник явились четыре человека, вооруженных револьверами и бомбами. Неизвестные в присутствии виноградаря и сторожей самовольно срезали и унесли с собой 3 корзины ягод весом до 5 пудов». Набеги на виноградники происходили едва ли не каждый день. 27 сентября днем пришли двое неизвестных в защитной форме, «вооруженные револьверами и бомбами, срезали 2 корзины весом до 2 пудов. Ввиду угрожающего поведения сторож сопротивления не оказал». В октябре того же 1921 года «ночью 10 или более неизвестных произвели несколько выстрелов в направлении сторожки и унесли с собой более 25 пудов винограда сорта Изабелла».
О том, сколь варварски национализация прошлась по имениям Метальникова и Дмитриевых, стало известно благодаря воспоминаниям Бориса Дмитриева, который приехал в Крым в 1924 году, уже после открытия «Артека». «Из Ялты я решил проехать в Артек — посмотреть, что там делается, посетить могилы родителей, брата и дочки. Из Гурзуфа по знакомой дороге я добрался до Артека. Дом Сергея Ивановича пуст. Все двери открыты, стекла побиты. Каменные стены кое-где изнутри разрыты, очевидно, искали «клада». На стенах всюду неприличные надписи. Склеп около «площадки мудрецов» открыт, пуст, гробов нет, решетки и мраморный крест выброшены, валяются в кустах. Кому понадобилось разрушать могилы? С тяжелым чувством пошли ко второму дому. Это дом матери Сергея Ивановича. Он значительно дальше от моря и обширнее. Дом оказался жилым. Это была туристическая база. Здесь группа туристов могла останавливаться и жить…»
Как выяснилось, неизвестными людьми в форме был опустошен склеп Дмитриевых, а останки разбросаны по прилегающему парку. Позднее все мощи погребли в общей могиле. Борис Дмитриев с сыном вкопали в нее спиленный крест и закрепили решетку, выброшенную из склепа. Так же по-скотски обошлись советские ревизионеры со склепом семьи Гартвис. Над погребением была построена часовня с беломраморной скульптурой, изображающей ангела-хранителя. В годы Гражданской войны склеп разграбили, часовню разрушили (как это было принято у большевиков – «до основанья, а затем…»). Уже после Великой Отечественной войны в артековском парке была случайно найдена статуя ангела-хранителя, которую передали Ялтинскому отделению Союза художников СССР.
Аналогичная участь постигла и склеп Березиных – основателей легендарного курорта «Суук-Су». Мародеры вскрыли могилу и, разорив погребение, выбросили останки Владимира Березина. Мощи были собраны и повторно захоронены в обычной могиле местными жителями, прекрасно помнящими, сколько полезного инженер Березин сделал для Крыма. Местонахождение могилы до сих пор неизвестно. В советское время склеп Березиных использовали для свалки мусора, и только в 1997 году он был частично отреставрирован. Сейчас вход в пещеру, обрамленный каменным порталом, закрывает решетка, через которую видна сохранившаяся фреска с изображением равноапостольных Владимира и Ольги.
К счастью, на момент национализации самой Ольги Соловьевой в Крыму уже не было. Накануне занятия большевиками Ялты она с дочкой Ксенией покинула город на последнем корабле. События развивались столь стремительно, что и на борт Соловьева едва успела – уже убирали трап с берега. Это было настоящее бегство: Ольга Михайловна покинула «Суук-Су», не взяв с собой ничего. Прежняя жизнь её навсегда осталась в прошлом, в Артек она не вернулась, но до конца своих дней опасалась преследования советских властей. Создавшая прекрасный курорт на Южном берегу Крыма, Ольга Соловьева скончалась в Швейцарии в 1935 году от душевной болезни.
На удивление мягко новые власти обошлись с самим «Суук-Су». После осмотра комиссия решила, что местность эта обладает исключительно курортным значением, и передала все постройки в ведение курортно-санаторного управления, при этом составлена была подробная 33-страничная опись всего имущества из особняков, гостиниц и казино. Кстати, сама Ольга Михайловна незадолго до вынужденной эмиграции произвела оценку всех построек своего курорта, включая обстановку и утварь. Вышла внушительная по тем временам сумма в 3 миллиона рублей. Большевики не стали разбрасываться такими деньгами и решили назначить «Суук-Су» домом отдыха. Но не для простых пролетариев, как можно было бы предположить, а для зарождающейся советской элиты – представителей ЦИК СССР. Это было очень удобно: старые большевики, отдыхающие в «Суук-Су», «не отходя от кассы» принимали шефство над отдыхающими в «Артеке» пионерами. В архивных документах сохранились отчеты о проверках санитарного состояния цэковского курорта. Вот один из них: «При посещении парка в «Суук-Су» обратил внимание, что там паслись 3 коровы и объедали деревья. Оказалось, что ворота в парке открыты, а сторож занимался не своим делом, а переноской вещей из одного здания в другое. Если так будет продолжаться, то в скором времени от парка, который представляет большую ценность и предназначен для больных, ничего не останется. Заведующему Гурзуфским подрайоном Курортного Управления доктору Боровецкому озаботиться немедленно же правильной постановкой охраны парков в Гурзуфе и Суук-Су».
Как видим, большевики хоть и понимали всю ценность экспроприированного ими имущества, но поделать со своей бесхозяйственностью ничего не могли. К сожалению, с первых лет установления новой власти советские граждане начали жить по негласному правилу «государственное — значит, ничье». В этом качестве крымское детище Владимира Березина и Ольги Соловьевой оставалось до 1936 года, пока его, наконец, по личному распоряжению Вячеслава Молотова не передали под крыло юных артековцев. 
Впрочем, первые детские голоса и пионерские речевки зазвучали у подножья Аю-Дага на 10 лет раньше – в июне 1925 года лагерь «Артек» принял первую смену из 80 советских пионеров. Конечно, в отличие от Пушкина и Мицкевича, мальчишки и девчонки из рабочих и крестьянских семей не сумели разглядеть в этом месте следы пребывания «пиитических античных Киприд». Но именно благодаря этим детям Артек – не лагерь, а красивейшее урочище на склоне Медведь-горы – обрело новый мифологический облик. Пусть не такой изысканный и загадочный, но такой же светлый. Вполне возможно, что как раз превращение Артека в «республику пионеров», передача этого места под такие благородные цели, как отдых и лечение детей, спасли его от дальнейшего разграбления и окончательного запустения.
“У Артека на носу
Приютилось Суук-Су.
Ах, Артек, мой Артек,
Не забыть тебя вовек!”
