Когда-то Почта в России работала не так, как в наши дни. По крайней мере, в Санкт-Петербурге и Москве конца XIX века письма и открытки доставлялись по адресу в считанные часы, что привело к распространению своеобразной онлайн-торговли: достаточно было опустить утром в почтовый ящик адресованную тому или иному магазину или купеческой лавке открытку с заказом, чтобы уже к обеду получить вожделенный товар. Так произошло и с открытками-заказами из коллекции «Маленьких историй», выпущенными известной в 80-е годы XIX века пиво- и медоваренной фабрикой «Московская Бавария», располагавшейся на территории нынешней галереи «Винзавод» в Сыромятниках.
В карточке некто В.К.Слист просит доставить к 16 февраля 1884 года аж 40 бутылок «Столового пива» на фабрику Гучесона в селе Богородское. Открытка отправлена в Москве и, судя по исписанной обратной стороне (включая загадочную надпись «За Казана 3 кар. с серебряным верхом»), в тот же день товар был доставлен получателю. Мы решили проследовать за посыльным и понять, какой дорогой, куда и кому ему предстояло отвезти этот заказ.
Не будем злословить на тему о том, сколько времени в наши дни заняла бы у Почты России доставка отправленного из Москвы письма московскому же адресату. Заметим лишь, что почти полтора столетия назад этот путь едва занял бы более двух-трёх часов. В противном случае, с учётом неблизкого по тогдашним меркам расстояния от Сыромятников до села Богородское, посыльный едва ли успел к обеду. А надо было успевать.
Заказы по почте с доставкой день в день у завода «Московская Бавария» были поставлены на поток, чему свидетельством другая подобная открытка-заказ из нашей коллекции, на которой, наряду с вопиющими грамматическими ошибками, стоит грозное предупреждение: «Прошу низодержать». Но одно дело — доставить пиво на Сивцев вражек в центре Москвы. И совсем другое — в сельцо Богородское, расположенное далеко за пределами камер-коллежского вала. В наши дни путь на автомобиле от Винзавода до Краснобогатырской улицы (где на месте нынешнего офисного центра «Красный богатырь» и была расположена чулочная фабрика Гучесона, указанная на открытке) по набережной Яузы едва бы занял более получаса — даже с учётом пресловутых московских пробок.
Но в конце XIX века набережной как таковой на Яузе не было, а сама река представляла собой извилистое узкое русло с заросшими деревьями и кустарником берегами. Так что посыльному приходилось искать другие пути. Попробуем проследовать за ним — тем более, что многое из того, мимо чего ему придётся проезжать, уже было описано в нашем проекте.
Итак, из Сыромятников повозка, скорее всего, сначала выезжала на Старую Басманную улицу, двигалась мимо Церкви Никиты Мученика (мы писали о ней в статье «У царской дороги»), далее мимо Басманной аптеки Павла Юльевича Штрауса и Елоховской церкви выезжала на Покровку, на место бывшей царской вотчины — сёл Покровское и Рубцово. Оттуда через речку Яузу курьер выезжал на Генеральную (ныне Электрозаводскую) улицу, ведущую к Преображенской заставе, расположенной на пересечении камер-коллежского вала и Большой Черкизовской улицы.
Здесь, неподалёку от деревянного моста через речку Яуза, среди небольших фабрик и мастерских, находилась чулочная фабрика Джона Гучесона (John Hutcheson) — скорее всего, англичанина по происхождению и тёзки шотландского философа XVIII века Френсиса Хатчесона, чьи сочинения были известны в России и чья фамилия в русской транскрипции XIX века писалась как Гутчесон. Не известно, как шли дела у чулочной фабрики Гучесона. Вероятно, не слишком успешно, хотя когда-то чулочное дело в России пользовалось особым покровительством властей.
Известно, что в XVIII веке чулочное производство в России находилось в зачаточном состоянии, так что Петру I приходилось даже завозить мастеров чулочного дела из Франции и пытаться ограничить импорт. Однако таможенные барьеры не сработали — российские производители, коих можно было пересчитать по пальцам, самостоятельно не могли обеспечить Москву и Санкт-Петербург всё больше входившими не только в моду, но и в придворный этикет чулками, и в 1724 году запрет на импорт был снят. Ко второй половине XVIII века собственные чулочные мануфактуры в России укрепились настолько, что для поддержки их Екатерина II в 1782 году вновь ввела заградительную пошлину в 40% на импорт шелковых и вязаных чулок иностранного производства. В середине XIX века в России возник огромные спрос на трикотажные (вязаные) носки, которые поставлялись преимущественно из Англии и Франции. Именно в этот период в Россию приезжают иностранцы для налаживания здесь собственного производства — быстро растущий рынок сбыта сулил большие и быстрые доходы. Не исключено, что и Джон Гучесон, о котором почти не сохранилось сведений, также решил попытать счастья на столь перспективном поприще. Однако конкуренция в чулочной сфере, судя по всему, оказалась куда выше, чем он рассчитывал. Трикотажные мануфактуры в те годы росли как на дрожжах, при этом многие оснащались самой передовой техникой — как, например, мануфактура петербургского предпринимателя Вильгельма Керстена, в 1870 году получившего гран-при на Всероссийской мануфактурной выставке. Пройдут годы, и предприятие Керстена и его сыновей станет монополистом в трикотажной отрасли. А пока что Керстен теснит Гучесона, к тому же всё больше трикотажного товара приходит из Польши, где к концу XIX века были сосредоточены едва ли не 80 процентов всей трикотажной промышленности Российской империи.
Так что дела чулочника из Богородского шли не слишком хорошо. Возможно, сидя на своей чулочной фабрике и потягивая баварское пиво московского розлива (интересно, кому ещё могли доставить аж 40 бутылок?), Гучесон думал о том, что спрос на пенный напиток будет всегда, в то время как вязание чулков куда как хлопотно… Так это было или нет мы, разумеется, не знаем, но уже в 1887 году Гучесон продаёт свою фабрику вместе с постройками и земельным участком учредителям вновь созданного Завода Московского товарищества резиновой мануфактуры — Лазарю Соломоновичу Полякову (известному банкиру, меценату, главе Еврейской общины Москвы и предполагаемому отцу балерины Анны Павловой), купцу Бенедикту Антоновичу Гивартовскому (был совладельцем многих промышленных предприятий, включая Трёхгорное пивоваренное товарищество — будущий Бадаевский пивзавод) и почётному гражданину Москвы Карлу Редеру.
Не известно, как сложился новый бизнес самого Джона Гучесона, но появившееся на месте его чулочной фабрики новое Товарищество резиновой мануфактуры со временем превратилось в большое и успешное предприятие, оснащённое самым современным на то время оборудованием. Спустя два с небольшим десятилетия после своего основания завод этот стал франко-русским акционерным обществом «Богатырь», а в 1923 году по предложению рабочих сменил название на «Красный богатырь».
В советское время завод входил в знаменитый «Резинотрест» — тот самый, рекламой которого занимались поэт Владимир Маяковский и известный фотограф того времени Александр Родченко.
В наши дни, как обычно, здание бывшей фабрики «Красный богатырь» превратилось в торгово-офисный центр или «креативный кластер», как это принято называть.
Заметим, что к моменту продажи Джоном Гучесоном своей чулочной фабрики столь любимый им пивной завод «Московская Бавария» уже год как тоже был продан. Впрочем, причиной продажи стал вовсе не упадок, а напротив — процветание этого бизнеса. Вообще-то изначально это была живописная дворянская усадьба с видом на Яузу. Построил её капитан лейб-гвардии Преображенского полка Алексей Петрович Мельгунов — любимец Екатерины II, руководитель Сухопутного пажеского корпуса, президент камер-коллегии, губернатор Новороссийский, Ярославский и Вологодский, основатель городов Рыбинск, Мышкин, Борисоглебск и ныне затопленной Мологи, родоначальник отечественной археологии.
Блистательный царедворец, редко покидающий пределы Санкт-Петербурга, Мельгунов строит в Москве не только дом в Сыромятниках, но и усадьбу в подмосковном Суханово (см. «Горькая память Сухановки») для своей жены Натальи, урождённой Салтыковой, родственницы московского главнокомандующего Петра Семёновича Салтыкова и племянницы печально известной московской помещицы Дарьи Салтыковой — той самой «Салтычихи», о которой уже писали «Маленькие истории». После смерти родителей обе усадьбы переходят по наследству к старшему сыну Мельгунова — капитану Лейб-гвардии Преображенского полка Владимиру Мельгунову, но он широким жестом отписывает их своей сестре Екатерине, вышедшей замуж за князя Дмитрия Петровича Волконского.
В 1805 году Екатерина продаёт усадьбу в Сыромятниках, и с тех пор она переходит от одного купца к другому. В 1810 году здесь строится первая пивоварня, а в 1820-е годы появляются новые склады и другие фабричные здания, многие из которых сохранились до наших дней. В это время усадьбой в Сыромятниках владел купец второй гильдии Фридрих Даниельсон, которому производство медовухи и пиво приносило более 50 тысяч рублей прибыли в год. в будущем доходный бизнес часто менял хозяев — был среди них и известный московский купец и отчасти диссидент Василий Александрович Кокорев (о его подворье на берегу Москва-реки мы писали в заметке «Спасибо, что живой»), а в 1873 году завод перешел в руки будущих основателей фабрики «Красная Бавария» в составе князя Николая Гагарина, полковника Леонида Адамовича, полковника М.Маслова, купцов Рожновых, Гольдберга и прочих уважаемых людей. Устав нового акционерного общества утверждал лично Император Александр III. В том же 1873 году оборот завода «Московская Бавария» составил 400 тысяч рублей. Именно «Московская Бавария» весьма успешно применила в торговле систему немедленного заказа с доставкой — достаточно было просто отправить заполненную почтовую карточку-бланк с указанием требуемых сортов пива, количества вёдер или бутылок и адреса доставки. Это привело к резкому увеличению оборота и, соответственно, прибыли предприятия.
У «Московской Баварии» появились «дочки» в других городах, так что не удивительно, что вскоре нашлись желающие выкупить прибыльное предприятие у его прежних акционеров. И 7 января 1886 года «Московская Бавария» была продана одному из крупнейших акционерных обществ того времени — «Русскому товариществу пиво- и медоварения в Москве». И как знать, не эта ли сделка заставила чулочника Джона Гучесона окончательно задуматься о смене бизнеса?
