Открытое письмо, отправленное 17 декабря 1900 года Николаем Римским-Корсаковым из Санкт-Петербурга в Москву на имя Сергея Белановского – управляющего фешенебельной гостиницы “Лоскутная”. На карточке проставлены почтовые штемпели санкт-петербургского (от 17 декабря) и московского (за 18 декабря) почтовых отделений. В левом верхнем углу красным цветом надпечатана трехкопеечная почтовая марка, справа – герб Российской империи. Оригинал. Состояние отличное.
Перед нами слегка пожелтевший бланк открытого письма, который более 120 лет назад держал в руках великий русский композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844-1908). Не только держал, но еще и лично заполнил его своим не самым разборчивым размашистым почерком.
Обратите внимание: к своему московскому адресату уже знаменитый в ту пору 56-летний музыкант обращается более чем учтиво. Так, в адресной строке Римский-Корсаков называет Белановского “Его Высокородие”. И это не случайно: Сергей Петрович хоть и служил в гостинице “Лоскутная”, но рядовым лакеем не был. Бывший офицер Императорской армии после отставки был принят на солидную должность управляющего. Обращение же “высокородие”, согласно принятому в дореволюционной России титулованию, соответствовало статусу гражданского чиновника V класса (статским советникам).
Вообще до 1917 года этикет предписывал представителям привилегированных классов в Российской империи учтиво общаться не только с равными себе, но и с простыми людьми. Так, к извозчику, лакею, половому или незнакомому незнатному мещанину обращались «милейший» или «любезнейший». Использовались формы и попроще: обращение к простолюдину “голубчик” или “братец” со стороны высокородного господина было нормой. К людям не самого высокого, но почтенного происхождения полуофициально в вежливой форме обращались «милостивый государь» или более упрощенно – «сударь». Так что формулировка “милостивый государь” в начале нашего письма свидетельствует и о воспитанности композитора, и о об исключительном уважении с его стороны, и о том, что он обращается к адресату с просьбой – просит оказать ему милость.
Сама просьба сформулирована на оборотной стороне открытого письма. “Милостивый государь Сергей Петрович, приеду 19-го (вторник) утром со скорым поездом из Петербурга. Очень прошу оставить для меня недорогой номер с одной постелью. С истинным уважением, Николай Римский-Корсаков”.
Просьба оставить одноместный номер, пусть даже в самый сезон, под Новый год – совершенно необременительная для управляющего гостиницы. Тем более, что Сергей Белановский был не только большим поклонником творчества Римского-Корсакова, но и его очень хорошим приятелем. Сохранились воспоминания современников о том, что управляющий «ухаживал за композитором в гостинице прямо как за маленьким ребенком». Вполне вероятно, что они сошлись на почве большой любви к фотографии: известно, что Сергей Петрович состоял в Русском фотографическом Обществе, а Николай Андреевич очень уважал фотодело, всегда поощрял это увлечение в своих детях, покупал им за границей самую передовую для своего времени фототехнику. Так, в воспоминаниях музыковеда Василия Ястребцева от 1908 года находим такой эпизод: «Получил от Володи (младший сын Римского-Корсакова) ряд крайне удачных снимков (их залы и кабинета), сделанных С.П. Белановским». Из этой строчки становится понятно, что Белановский не только был близко знаком с семьей композитора, но также бывал в его доме на Загородном проспекте во время своих визитов в Петербург и даже делал снимки его квартиры. В общем, отношения между композитором и гостиничным управляющим вполне можно назвать дружескими, о чем свидетельствует и изданная в 1999 году небольшим тиражом переписка Н.А. Римского-Корсакова с С.П. Белановским под названием “Не забывайте нас, москвичей…”, названная, очевидно, по одной из строчек из письма Сергея Петровича, проживающего в Первопрестольной. Эта переписка завязалась в 1901 году и продолжалась до самой смерти музыканта в 1908 году. Оригиналы писем хранятся в Музее им. М.И. Глинки в Москве. К слову, эпистолярное наследие Римского-Корсакова довольно обширно: творческая натура композитора побуждала его обмениваться мнениями в письмах со многими современниками (иного способа и не было). Сохранилась и его богатая переписка с супругой в периоды отъезда в Москву, причем большинство писем были отправлены Николаем Андреевичем именно из “Лоскутной” или же получены в ней. Например, в октябре того же, 1900 года, когда Римский-Корсаков участвовал в последних репетициях «Сказки о царе Салтане», он тоже жил в “Лоскутной”, откуда регулярно писал супруге Надежде.
Надо сказать, что с Белановским в теплых отношениях были не только Римские-Корсаковы, но и многие другие знаменитые постояльцы этой гостиницы, расположенной в самом центре Москвы – на Тверской улице. Такой уж это был человек. Именно при нем “Лоскутная” обрела какую-то особую доверительную атмосферу, стала считаться «семейной гостиницей», где к гостям относились не просто уважительно, а как родным людям. Известно, например, что мать другого знаменитого русского композитора – Александра Глазунова (к слову, ученика Римского-Корсакова) – нередко отправляла на имя Сергея Белановского из Петербурга телеграмму с такой просьбой: «Саша выехал. Присмотрите Глазунова». Все потому что Александр Константинович имел одну пагубную страсть – любил крепко выпить, после чего мог набедокурить. Так вот Сергей Белановский в такие минуты оберегал своего гостя от возможных неприятностей, а иной раз и отказывал именитому постояльцу в лишней рюмке.
А предводитель рязанского губернского дворянства Лев Кульчицкий так объяснял свой выбор в пользу “Лоскутной”: «Я привык к вашей гостинице. Правда, за последнее время открылось в Москве несколько новых гостиниц, но я в них не поеду. Вот я приехал с дочерью, молоденькой барышней, и вдруг меня по делам вызывают в министерство в Петербург. Придется уехать дня на три, но я спокойно оставляю дочь у вас в гостинице, так как знаю, что при Сергее Петровиче ничего не может с нею случиться».
В общем, это был управляющий, которого постояльцы любили, которому доверяли, с которым приятельствовали в том числе и вне стен гостиницы. Жаль, что кроме редких обрывков воспоминаний о нем не сохранилось сколь-нибудь подробных сведений или фотографии. Известно лишь, что Сергей Петрович Белановский в 1914 году оставил должность управляющего и работал старшим делопроизводителем в Военно-ученом архиве, фонды которого позже вошли в Российский государственный военно-исторический архив. Белановский пережил обе революции и гражданские войны, последнее упоминание о нем в московских адресно-телефонных справочниках относится к 1926 году. У Сергея Петровича было двое детей. Сын Владимир был расстрелян органами ВЧК в 1922 году за “шпионаж в пользу американской разведки”. Дочь Ольга была замужем за бухгалтером гостиницы “Лоскутная” Михаилом Федоровичем Бостанджогло.
“Лоскутная”… В русской литературе рубежа XIX-XX веков название этой московской гостиницы упоминается, пожалуй, чаще, чем какой-либо другой. Все потому что в ней останавливались, а частенько и подолгу жили представители творческой российской богемы. И каждый из них чувствовал себя в ее номерах исключительно уютно. Они приезжали в «Лоскутную» как к себе домой. “У каждого был свой любимый коридор, который обслуживала определенная горничная, знавшая привычки постоянных приезжающих. Многие, приехав, оставляли свой чемодан в номере, сами уезжали по делам и в город, а горничная уже знала, как разложить белье, как развесить платье, что положить на стол. Если все номера в том коридоре были заняты, приезжему давали номер в другом коридоре, и уже сама контора следила и сейчас же по освобождении номера в излюбленном коридоре переводила туда гостя», – писал Владимир Гиляровский.
Очень часто в “Лоскутной” подолгу останавливался Федор Достоевский. Хозяевам гостиницы это очень льстило. Когда знаменитого писателя не стало, руководство отеля повесило в номере 33, в котором обычно проживал Федор Михайлович, его большой портрет. Вот цитата из письма Федора Достоевского супруге Анне в мае 1880 года: “Милый друг мой Аня, ради бога, пиши почаще и, если, боже сохрани, что случится, тотчас же телеграфируй. Кстати: впредь адресуй мне все письма прямо ко мне Москва, в гостиницу Лоскутную, на Тверской, Ф. М. Достоевскому, в No 33-м. А то что мне каждый-то день по вечерам ездить к Елене Павловне за твоими письмами? В Лоскутной утонченно вежливы, ни одно письмо твое не пропадет, и так как я ни в каком случае теперь уже не переменю гостиницу, то ты смело можешь мне посылать письма, адресуя прямо в Лоскутную”.
А вот у Ивана Бунина в “Генрихе” с большой теплотой о “Лоскутной”: “В сказочный морозный вечер с сиреневым инеем в садах лихач Касаткин мчал Глебова на высоких, узких санках вниз по Тверской в Лоскутную гостиницу — заезжали к Елисееву за фруктами и вином… Он быстро пошел по коврам теплых коридоров Лоскутной. В номере было тоже тепло, приятно. В окна еще светила вечерняя заря, прозрачное вогнутое небо. Все было прибрано, чемоданы готовы. И опять стало немного грустно — жаль покидать привычную комнату и всю московскую зимнюю жизнь”.
Построенную на Тверской в начале 1870 годов по проекту архитектора Александра Каминского “Лоскутную” открыли купцы Мамонтовы. Поскольку все 145 номеров в ней были обставлены шикарно, то и назвать свою гостиницу владельцы хотели как-нибудь помпезно – чтобы не хуже, чем “Националь” звучало. Но в дело вмешался историк Николай Костомаров, посоветовавший Мамонтовым учесть в названии нового отеля корни и топономику этого московского района, где издавна торговали своим товаром суконцики. Выбирая между Обжорным и Лоскутным близлежащими переулками, хозяева остановились на более благозвучном втором наименовании. И не прогадали: к названию “Лоскутная” москвичи не привыкали ни минуты.
Каково же было их удивление, когда на фасаде гостиницы в 1918 году появилась вывеска с новым названием, созвучным революционным событиям – “Красный флот”. Ничего удивительного – отель национализировали и передали Комиссариату по морским делам. В главном вестибюле то ли для антуража, то ли еще по какой причине поставили пулемет «максим», в номера с дорогущей мебелью из светлого ясеня заселились революционные матросы. К слову, некогда знаменитый матрос Железняков, произнесший историческую фразу «Караул устал!», тоже гостевал в бывшей “Лоскутной”. В 1920 годах гостиницу превратили в общежитие для партийной верхушки – членов ЦК РКП (б), а в начале 1930-х здесь обосновалось управление только-только сформированного Метростроя. Уже одно это слово позволяет сделать пессимистичный прогноз о судьбе здания гостиницы: да, ее, как и весь квартал между Охотным рядом и Историческим музеем, снесли в пользу строительства метро. “Лоскутная” исчезла с лица Москвы в 1938 году.
