В последний путь с «Огоньком»

«Огонёк» — один из самых «классических» журналов эпохи сталинизма — посвятил смерти «вождя народов» сразу два номера подряд: №10 за 8 марта и №11 за 15 марта. Последний как раз и представлен в коллекции «Маленьких историй». Оба номера сходны не только по содержанию — многочисленным фотографиям генсека и реакции на его кончину «всего прогрессивного человечества», но и по оформлению обложки: большой черно-белый фотопортрет Сталина на алом фоне и траурная рамка (в первом случае вокруг снимка, во втором – вокруг фамилии). Правда, для №10 выбрали фото, на котором холеный (явно подретушированный) советский лидер одет в форменный китель с погонами генералиссимуса и Звездой Героя на груди, а в №11 – в шинели и фуражке. Причем оба снимка были сделаны далеко не в последние годы жизни Иосифа Виссарионовича, отчего генсек выглядит значительно моложе своих реальных лет.

В том факте, что одному из самых читаемых советских журналов пришлось дважды обратиться к теме смерти вождя, нет ничего удивительного. Дело в том, что номер от 8 марта получился несколько сыроватым — у редакции попросту не было времени, чтобы осмыслить трагическое событие. Видимо поэтому примерно половина его страниц отведена под однотипные соболезнования советскому народу, присланные с разных уголков СССР (заметки типа «Урал в трауре», «Трудовой Баку клянется», «Горькая весть», «Тверды советские люди», «Великая скорбь»). Остальные полосы занимают архивные фото и репродукции картин с изображением Сталина в компании тщательно отобранных соратников. Перемежают советскую живопись стихи о генсеке, художественные рассказы и отрывки из романов о нем же. Вот лишь некоторые страницы из «Огонька» №10:

Впрочем, особо удивляться такому подбору материала не стоит. Это сегодня в большинстве современных издательств заранее заготовлены некрологи для чиновников, общественных и культурных деятелей почтенного возраста, ну а в 1953 году советский народ, включая сотрудников журналов и газет, даже мысли не допускал о том, что их вождь может быть не вечным. Другими словами, редакция «Огонька» была совершенно не готова к такому повороту событий. Согласно редакционным планам, мартовские номера журнала за 1953 год собирались посвятить совсем другой теме — 70-летию со дня смерти Карла Маркса (немецкий философ скончался 14 марта 1883 года). Это важное событие и обсуждалось на всех февральских редколлегиях «Огонька». Споры были сугубо творческими. Известно, например, что руководство журнала «завернуло» предложенный для публикации к 70-летию смерти Маркса рисунок художника Николая Жукова «Карл Маркс», отдав предпочтение картине, на которой был изображен Сталин с «Капиталом» в руках и ненавязчивым контурным портретом бородатого классика на стене кремлевского кабинета. Генсек с томиком «Капитала» очевидно должен был олицетворять преемственность марксистского учения — «хоронить» Маркса было бы политически неверным.

Однако от всех этих художественных замыслов «Огоньку» пришлось отказаться и экстренно собирать «траурный номер». Так что столь странная наполненность 10-го выпуска отлично характеризует атмосферу, в которую погрузился СССР в те холодные мартовские дни – полное оцепенение, нерешительность и страх. Причем не только среди простого населения, но и во власти: на страницах «Огонька» от 8 марта 1953 года вы не найдете ни одного выступления «верных соратников» почившего генсека, хотя с момента его смерти прошло уже целых три дня — выжидательно молчит Маленков, подбирает слова Молотов, затаился Берия, безмолвствуют и коммунистические лидеры из братских соцстран. Очнутся «товарищи» только после того, как проводят вождя в последний путь – т.е. к следующему номеру «Огонька», который и хранится в коллекции «Маленьких историй». Если 10-й выпуск был полностью посвящен известию о смерти Сталина, то главной темой 11-го номера стало именно прощание с генсеком. Причем на этот раз дефицита в материале уже не было. Буквально на каждой странице снимки, которые бы сегодня назвали эксклюзивными: церемония прощания в Колонном зале Дома Союзов, дежурство у гроба членов политбюро и иностранных делегаций, вынос тела, похоронная процессия, траурные митинги, обновленный мавзолей с двумя фамилиями, полные скорби лица советских граждан. А также бесконечные речи, обещания, клятвы, соболезнования…  (Полный скан журнала доступен в разделе «Библиотека»)

Глядя на эти фотографии, каждый из читателей «Огонька» тоже мысленно провожал генсека в последний путь, даже не догадываясь, что с его кончиной в стране начнется уже совсем другая эпоха.

Уже на второй странице журнала редакция разместила фотографию под названием «Руководители Партии и Правительства выносят гроб с телом Иосифа Сталина из Дома Союзов», снятую Василием Егоровым. На первый взгляд, в этом снимке нет ничего примечательного. Однако именно по тому, как распределились места чиновников у гроба, можно представить, как могла закончиться борьба за власть после смерти генсека. Первыми идут Георгий Маленков и Лаврентий Берия, причем Маленков – справа. И это не случайно: как известно, Берия предложил ЦК в качестве преемника Сталина именно кандидатуру Георгия Максимилиановича. Его даже успели утвердить председателем Совета Министров СССР, хотя известно, что Иосиф Виссарионович называл его не иначе как «писарем, неспособным на самостоятельные мысли и инициативу». Как бы то ни было, план Лаврентия Павловича по перераспределению власти очень скоро провалился, сам Берия спустя 9 месяцев будет расстрелян в бункере штаба Московского военного округа, а с наследием Сталина и его личностным культом придется разбираться Никите Хрущеву. Однако ему на этом снимке места вообще не хватило.

Случайно или нет, но «Огонек» опубликовал вынос тела генсека только с того ракурса, где не видно Хрущева, который идет в левой колонне за Берией – это запечатлено на другой фотографии, не вошедшей в журнал. Причем Никита Сергеевич следует в процессии только третьим, между ним и Берией шествует Клим Ворошилов. Присмотритесь: в колонне за Маленковым пристроился молодой военный, из чего можно заключить, что правый фланг несущих нужно было усилить крепким плечом – тучный Маленков и постаревшие Молотов с Булганиным были уже не вполне надежны. Некоторые читатели разглядели в этом человеке в форме сына вождя — Василия Сталина. Однако сходства со спившимся генералом у этого мужчины нет. Позади Николая Булганина мы также видим Лазаря Кагановича и Николая Шверника, где-то «в хвосте» плетется Анастас Микоян.

Нам удалось выяснить, кто же 9 марта 1953 года шел в колонне между Маленковым и Молотовым – это член личной охраны Сталина, старший лейтенант Юрий Соловьев. Вот как описывал эти события сам Юрий Сергеевич: «В фойе мне пришлось оказать помощь несущим гроб — в левой у каждого из них был свой головной убор. Чтобы не было сбоя и нежелательного наклона гроба при перехвате рук при одевании, я брал у каждого из них головной убор и поочередно одевал на их головы, не прерывая движения. Процессия направляется к выходу. При спуске по широкой мраморной лестнице Колонного зала в отсутствие посторонних лиц началась перебранка среди несущих гроб. На нижних ступеньках лестничного марша оказались впереди идущие низкого роста, а позади гроба — высокие ростом Каганович и Булганин. И вот по ним «передние» и начали словесный обстрел. Особенно изощренно усердствовал в употреблении мужской словесной брани Берия. Ему вторил Маленков. А началось все из-за того, что тяжесть гроба переместилась вниз, на впереди идущих. Задним несущим следовало гроб опустить чуть ниже своего плеча, создав ему горизонтальное положение. К выходу на улицу, на публику, как ни в чем не бывало, когорта успокоилась».

Вопреки распространенному мнению о том, что Сталин безжалостно и методично уничтожал всех верных соратников Ильича, в последний путь генерального секретаря провожают как минимум трое большевиков, участвовавших 29 лет назад в похоронах Ленина – это Вячеслав Молотов, Клим Ворошилов и Семен Буденный. Только сам Коба теперь уже не у гроба. А вот с остальными коммунистами, несущими тело Ильича к наскоро сколоченному деревянному мавзолею в лютую стужу 27 января 1924 года – Дзержинским, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным и Рудзутаком – старательный ученик Ленина успеет расправиться задолго до своей кончины.

А где же, собственно, Буденный? Среди тех, кто несет гроб Сталина, его нет. Небольшой снимок Семена Михайловича в компании других маршалов и генералов размещен лишь на 5-й странице «Огонька»: по протоколу высшему военному командованию страны было положено нести на красных атласных подушечках награды генералиссимуса. Говорят, что герой Гражданской войны был одним из немногих среди высоких советских чиновников, кто искренне скорбел по поводу смерти Сталина: генсек, действительно, всю жизнь с теплотой относился к маршалу, репрессии не коснулись никого из большой семьи Буденного.

Вопрос о сталинских наградах тоже крайне интересен. Их оказалось неожиданно мало – всего 17 штук. Даже у некоторых генералов было гораздо больше. Однако ни у одного из них не было одновременно Золотых Звезд Героя соцтруда и Героя СССР, а два ордена «Победа», кроме Сталина, были только у маршалов Жукова и Василевского. Оба они, кстати, не вошли в группу военных, которая несла перед гробом генсека его награды. Александр Василевский, будучи военным министром, шел в процессии вместе с высшим партийным руководством страны. А опальный маршал Победы Георгий Жуков, согласно официальной версии, в день похорон Сталина отсутствовал в Москве — командовал Уральским военным округом. Однако достоверно известно, что за неделю до кончины генсек вызвал Жукова в столицу. Стоящий в карауле у гроба охранник Сталина Юрий Соловьев также утверждает, что Георгий Константинович приходил проститься с вождем в Колонный зал. Есть даже снимок, на котором маршал стоит в толпе провожающих «отца народов» в последний путь. Выходит, Жукова просто не включили в группу орденоносцев, памятуя о его непростых отношениях с усопшим.

Кстати, список тех, кто нес награды генсека, тоже заслуживает нашего внимания: он отчетливо указывает положение каждого военного в тогдашней ведомственной иерархии. Маршал Буденный нес Маршальскую Звезду, маршалы Соколовский и Говоров – два ордена «Победа», Конев, Тимошенко и Малиновский — ордена Ленина, маршалы Мерецков и Богданов, а также генерал-полковник Кузнецов — ордена Красного Знамени, генерал армии Захаров — орден Суворова, остальные генералы, адмиралы и маршал авиации Вершинин выносили на атласных подушечках всего лишь медали генералиссимуса. Что касается двух Золотых Звезд, то они во время похорон были приколоты к кителю усопшего — над орденскими колодками.

С этого места предлагаем рассматривать наш журнал в соответствии с хронологией событий, происходивших 6-9 марта 1953 года (в №11 эта последовательность не соблюдена). Для этого придется перелистнуть «Огонек» на разворот страниц 10-11, где размещена большая статья «Прощание с великим вождем» и снимок, сделанный в Колонном зале Дома Союзов. На нем запечатлены товарищи Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков, Булганин, Хрущев, Каганович и Микоян у гроба с телом Сталина. Советские газеты растиражируют массу версий этой фотографии (как полную, так и усеченную – без чиновников, стоящих справа). Однако самым распространенным стал вариант, где почивший вождь композиционно расположен на переднем плане, а потому получится зрительно намного крупнее, чем горюющие позади подчиненные. Невольно складывается ощущение, что это фотоколлаж. Причем датирован он 6-ым марта, а фотография в журнале – 8-ым числом. По всему выходит, что партийные бонзы послушно приходили в Колонный зал и позировали перед фотокамерами все четыре дня, пока шло прощание. Кстати, на этом газетном снимке кто-то стер лицо Берии — видимо траурные выпуски люди хранили еще долго, а после расстрела Лаврентия Павловича решили самостоятельно «подредактировать» фото.

Под снимком, опубликованным в «Огоньке», указаны фамилии фотографов – Дмитрия Бальтерманца и Алексея Гостева. Именно фоторабот Бальтерманца в нашем номере журнала больше, чем снимков других авторов.

Дмитрий Николаевич был в ту пору, пожалуй, самым известным советским фотографом. Он снимал практически все: войну (причем сделал множество очень тяжелых снимков), детей, рабочих у станка, пейзажи, портреты, заводы, колхозы, заграничную жизнь. Говорят, что тот, кто хоть раз брал в руки советский «Огонек», непременно видел хотя бы один снимок Бальтерманца. Но наиболее знаковыми считаются фотографии Дмитрия Николаевича, на которых увековечены советские вожди – как на их жизненном пути, так и в пути последнем. Причем снимки с похорон Сталина стоят в этом ряду особняком. Речь, в частности, идет об одной из немногих цветных фотографий, где запечатлен советский лидер, лежащий на смертном одре, утопающем в ворохе цветов. Этот снимок Бальтерманца был включен в 11-й номер «Огонька» отдельной вкладкой.

Однако сегодня большинство коллекционеров старых журналов сетуют на то, что эта цветная фотография в выпуске за 15 марта 1953 года отсутствует. Появились даже сомнения в ее существовании. Внесем ясность в этот вопрос: снимок, действительно, был. Редакция «Огонька» долго сомневалась, помещать ли его в траурный номер – слишком уж сильные эмоции он вызывал. Но в последний момент все же было решено вложить фотографию отдельной страницей. Об этом, кстати, свидетельствуют и выходные данные журнала: на 32-й странице внизу указано, что в номер, помимо прочего, вложена цветная фотография «Иосиф Виссарионович Сталин в гробу».

Сегодняшнее отсутствие этой вкладки в большинстве «Огоньков» №11 за 1953 год объясняется очень просто. Только представьте себя на месте советского читателя, неискушенного яркими глянцевыми журналами, потрясенного известием о кончине вождя. Подписчики и покупатели «Огонька» просто вырывали из него все цветные картинки и украшали ими интерьер. О том, насколько распространенным было это явление, свидетельствует хотя бы тот факт, что глянцевые страницы из журнала с репродукциями картин русских живописцев вырывал даже сам Сталин! Об этом в свое время рассказывала дочь генсека Светлана Аллилуева. Она вспоминала, что в последние годы жизни ее стареющий отец из каждого номера «Огонька» вырезал красочные иллюстрации и расклеивал их по стенам Ближней дачи в Кунцево. На диване в гостиной этой дачи, в полном одиночестве, в окружении этих картинок вождь и умрет. Глянцевые цветные репродукции из журнала, пришпиленные канцелярскими кнопками к стенам, до глубины души поразили Светлану, чью фотографию, кстати, в 1935 году страна тоже впервые увидела на страницах «Огонька». Причем поразили настолько, что дочь Сталина и через 10 лет дважды в первом из «Двадцати писем к другу» вспомнит об этой реалистичной детали.

Цветной снимок почившего вождя из журнала, оказавшегося в коллекции «Маленьких историй», наверняка, тоже украсил стену чьей-то дачи или кабинета. «В гробу я его видел!» — шутили в период развенчания культа личности владельцы таких вкладок. Такая вот ирония судьбы. В 1938 году генсек запретит все журналы, выходившие при нем в СССР, репрессирует главного редактора «Огонька» Михаила Кольцова, но сам журнал почему-то пощадит. А спустя 15 лет уже чудом уцелевший «Огонек» опубликует последнее цветное фото вождя, которое получилось, пожалуй, сильнее всех его прижизненных снимков. По крайней мере, когда Бальтерманц показал эту фотографию Климу Ворошилову, у маршала, говорят, от нахлынувших эмоций затряслись руки. Кстати, сам Дмитрий Николаевич тоже едва не попал под горячую руку Сталина. Бальтерманц был мастером фотоколлажа, активно использовал эту технику и в снимках «официального» жанра. На однажды отснятую пустую трибуну мавзолея, где во время торжественных парадов и церемоний обычно выстраивались в ряд руководители советского государства, Бальтерманц накладывал вырезанные фигурки партийных «боссов», при этом намеренно увеличивая пропорции вождя. Переснимая затем полученный коллаж, фотограф «выравнивал» естественную неровность ближайших соседей Сталина и получал идеологически «правильную композицию». Но опасные игры пришлось оставить после того, как «отец народов» заметил в снимках неладное. Даже странно, что Сталину не понравилась режиссура Бальтерманца – она была вполне в духе времени (о том, каким изображали генсека советские художники, читайте в статье «Властитель муз»).

В представленном «Огоньке» читатель увидел еще одного Иосифа Виссарионовича в гробу — на этот раз в графическом исполнении. На 15-й странице опубликована работа художника Анатолия Яр-Кра́вченко, которая явно срисована со снимка Бальтерманца – даже пальмы на заднем плане воспроизведены в точности.

В Колонный зал Дома Союзов гроб привезли 6 марта. Его на носилках с длинными держателями установили напротив входных дверей на высоком постаменте, с наклоном около 25 градусов. Между дверями со стороны фойе расположили в вертикальном положении крышку — даже странно, что советские атеисты так строго следовали христианским православным канонам. Изначально Никита Хрущев, как глава комиссии по организации проводов вождя, предложил устроить над телом шатер из знамен. Однако эту идею не приняли остальные члены комиссии, решив, что красные стяги и другие атрибуты будут лишь отвлекать людей, которые придут проститься со Сталиным. Но и без шатра получилось все довольно помпезно: генсек лежал, утопая в венках, в окружении шестнадцати алых бархатных знамен (флаги республик СССР), окаймленных траурным крепом. Заметим также, что гроб для советского лидера сделали не вполне обычным – для него было изготовлено две крышки. Одна обычная – та, что стояла в Доме Союзов, вторая – с выпуклым окном из триплексового стекла, через которое были видны голова и грудь почившего. Эта особенность хорошо заметна на снимке, размещенном на 4-й странице нашего журнала. Здесь же видна сталинская фуражка, закрепленная на крышке гроба. Такая странная конструкция объяснялась тем, что тело Сталина по решению ЦК партии должны были поместить в мавзолее рядом с Лениным.

Немало споров у экспертов вызвал вопрос о том, в каком мундире хоронили вождя. Одни авторы пишут, что в парадном кителе генералиссимуса, другие – в маршальской форме, третьи – в повседневном мундире. На цветном снимке Бальтерманца отчетливо видно, что на Сталине одежда серовато-зеленого цвета, к тому же на рукавах отсутствуют золотые галуны — так что вариант с выходным кителем отпадает. Также не выдерживает критики версия с маршальской формой – в ней был ненавистный генсеку воротник-стойка, отделанный листьями золотого шитья. Выходит, советский вождь совершил свой последний путь в любимом полувоенном френче английского покроя с отложным воротником. Причем многие очевидцы утверждают, что форма на почившем Сталине была поношенной. Об этом, в частности, вспоминал Вячеслав Молотов. По его словам, траурная комиссия долго решала, в чем же хоронить генсека. В конце концов, взяли его повседневную форму, предварительно подлатав и почистив. Чтобы особо не беспокоить тело, мундир распороли по спине и натянули его на усопшего через рукава. Пуговицы к френчу постановили пришить из чистого золота. Правда, при перезахоронении в 1961 году их срезали и заменили латунными.

В течение трех суток в Доме Союзов звучала похоронная музыка. Она сопровождала разносящиеся из динамиков скорбные стихи и траурные речи, которые все это время зачитывали главный редактор «Огонька» Алексей Сурков и поэт Константин Симонов. Они сидели в радиорубке под потомком зала и комментировали происходящее: «Мимо гроба товарища Сталина проходят трактористы, хлеборобы, механизаторы…». Достоверно неизвестно, сколько человек прошло через Колонный зал. Цифры называются разные: от полумиллиона до двух миллионов человек. Но само прощание длилось около 50 часов – с 16 часов 6 марта до поздней ночи на 9 марта. Было два ночных перерыва по два-три часа. Если учесть, что пропускная способность зала – не более 10 тысяч человек в час, то цифра в полмиллиона представляется наиболее реальной. Желающих проститься было, конечно, гораздо больше. Специальным решением ЦК въезд в Москву в период с 6 по 9 марта был ограничен. Людей снимали с поездов, задерживали на вокзалах и отправляли обратно.

В этой истории мы не будем подробно останавливаться на ужасной трагедии, к которой привела отвратительная организация прощания народа со Сталиным. Об этом за минувшие 60 лет было сказано немало, но «Огонек», разумеется, ни словом не обмолвится ни о кровавой давке, ни о жертвах, ни о заградительных грузовиках, превративших Трубную площадь в кровавое месиво. Дни с 6 по 9 мая 1953 года стали роковыми для сотен москвичей. Точное количество жертв сталинских похорон так и не было озвучено, в разных источниках называются разные цифры — от 400 до 1500 человек. В любом случае, во многих семьях чаша горя в те дни была, действительно, переполнена. Вот как написал об этом Даниил Андреев в романе «Роза мира»: «Люди гибли, раздавленные о стены домов и столбы фонарей, растаптываемые под ногами, срывающиеся с крыш многоэтажных домов, по которым они пробовали миновать клокотавшее внизу человеческое месиво. Казалось, будто он, питавшийся всю жизнь испарениями страданий и крови, даже из гроба тянул к себе в инфракосмос горы жертв».

А вот как вспоминал об этой трагедии поэт Евгений Евтушенко: «С бульваров, с двух сторон, начала надвигаться огромная толпа. А там Трубную от продолжения Неглинки отделяли грузовики. И толпам, подошедшим со всех трех сторон, надо было просачиваться в узкие проходы с двух сторон площади между домами и этими грузовиками. Толпа прижимала к светофору и только косточки хрустели… Помню дом, где теперь театр-школа современной пьесы, — там, на углу был светофор, на котором было насмерть распято несколько человек на моих глазах. Насмерть! В каких-то местах приходилось просто поджимать ноги, потому что шли по мясу!»

А что же «Огонек»? В нем все чинно и степенно: «Все свободолюбивые люди склоняют головы перед человеком, чье сердце больше полувека излучало свет необыкновенной благодатной силы. Они будут идти через Мавзолей, через Пантеон великих людей Советского Союза годы и годы, целые столетия». Но журнал ошибался, причем не только насчет «благодатной сталинской силы».

Буквально за сутки хор Большого театра разучил траурную песнь Петра Ильича Чайковского. Эта заупокойная литургия была исполнена со сцены Колонного зала прямо перед выносом покойного. А 8 марта по предписанию патриарха Московского и всея Руси Алексия I во всех приходах РПЦ прошли поминальные службы по усопшему Иосифу. И это, заметьте, в переполненном убежденными безбожниками СССР! Выражая чувства православных верующих, предстоятель произнес 9 марта такую речь:

«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная. Нет области, куда не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности самых разных областях, его гениальным научным обобщениям; военные — его военному гению, люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память». Каково? Оказывается, Иосиф Виссарионович был участлив к церковным нуждам. Причем всегда! Впрочем, простым советским гражданам знать об этом было не обязательно, так что снимок Алексия I, благодарного «отцу народов»,  в нашем «Огоньке» вы не найдете.

Кстати, свой «молебен» по Сталину провели и тысячи заключенных ГУЛАГа. «Лев Разгон рассказывал, как в начале марта 53-го он вместе с другими заключенными ехал по тундре и вдруг увидел бегущую фигурку. Человек что-то страшно кричал. Сначала Разгон со спутниками решил, что за бегуном кто-то гонится, но потом стали слышны слова: «Ус сдох! Гуталинщик загнулся!» Человек приблизился, бросился на капот машины, упал в снег, вскочил на ноги и без остановки понесся дальше по тракту. Вопли разносились на многие километры по совершенно пустой и холодной тундре… А затем в зоне состоялся тайный молебен. Службу вели католические ксендзы, поскольку православных священников не осталось. Собравшиеся зеки – русские, украинцы, евреи, татары, чеченцы — просили каждый на своем языке об одном: чтобы Сталин, не дай Бог, не поправился», — вспоминал кинорежиссер Юрий Герман.

Теперь внимательно вчитаемся в статью «Прощание с великим вождем» на страницах 10-11. Те, кому удалось пробиться в Дом Союзов с 6 по 9 марта, должны были, по версии «Огонька», увидеть Сталина именно таким: «Он лежит в гробу, навеки уснувший, величественно строгий, ярко озаренный, словно светом утренней зари, в сени алых знамен, среди роз и вечнозеленых ветвей. Как благородны и прекрасны черты родного лица! Даже холод смерти бессилен скрыть от нас его строгую красоту, его величие. Мягкие седеющие волосы спокойно льются назад. Черные густые брови над высоким бледным лбом гения. Стальная воля и глубокая решимость в суровой складке губ. Чуть заснеженные, с оттенком бронзы усы. Мраморная лепка висков, подбородка… Навсегда сомкнуты орлиные глаза, так любившие нас, так хорошо видевшие душу и сердце народа, так чудесно проникавшие в самое отдаленное будущее, такие приветливые, ласковые, верящие, ободряющие и вместе с тем строгие, взыскательные, незабываемые сталинские глаза. Недвижимы его руки, столько сделавшие на планете, заложившие столько фундаментов великих строек, начертавшие столько путей в будущее, — руки вождя, полководца, друга всех трудящихся, неутомимого труженика, солдата революции, строителя социализма и коммунизма…»

Своими впечатлениями от увиденного в Доме Союзов поделился и поэт Константин Симонов: «Стоя в Колонном зале, я несколько раз думал, почему именно так положены руки у Сталина, и вдруг понял, что руки у него положены точно так же, как поверх френча были положены руки у Ленина. Я еще раз увидел лицо Сталина. Оно было до такой степени живое, если это можно сказать о мертвом лице, что с какой-то особенной страшной силой потрясения именно в эту секунду я подумал, что он умер».

А вот каким увидел почившего вождя один из юных жителей столицы, прорвавшийся в Колонный зал: «Мы прошаркали до входа, над которым висели флаги с черными бантами, а выше – портрет. Как на паспорте, только очень большой. Мне показалось, что гроба и вовсе нет – только гора венков, корзин с цветами. Все с красными лентами и золотыми надписями. В толпе я заметил, что цветов не было ни у кого. Я подумал, что люди шли очень долго в горячей и опасной тесноте, и, конечно, цветы, если у кого и были, просто стерли в труху. Наверное, так и было. А на той цветущей горной вершине покоилось лицо с усами, делавшими лицо жутким. Мы с Юркой прошли совсем близко от гроба, быстро – едва не ускоренным шагом, но я успел в деталях лицо рассмотреть. Меня поразило, что оно было в оспинах, и даже подумал: «Почему на фотографиях и портретах этих оспин не видно? Хотели, чтобы он был красивее?»

Да, детей тоже впускали в Колонный зал проститься с вождем, а московские пионеры даже стояли в почетном карауле у его гроба. Об этом, в частности, говорит снимок на 24-й странице журнала, где две девушки и два паренька в галстуках и траурных нарукавных повязках испуганно смотрят в ту сторону, где находится тело вождя, выглядывающее из-под горы цветов. «Счастье, созданное Сталиным для детей, безгранично и многообразно», — узнаем мы из статьи под фотографией. Видимо поэтому аналогичную траурную вахту в те дни несли пионеры большинства советских школ – кто у портрета, кто у бюста генсека. Попасть в этот караул было крайне почетно.

А на 12-й странице размещена фотография, на которой еще более юная девчушка с бантиками и в темном пальтишке бесстрашно спускается с постамента, на котором стоит гроб. Забиралась она туда, очевидно, для того, чтобы возложить цветы (по крайней мере, так указано в подписи к фото). Историки утверждают, что это та же девочка, что дарила вождю букет на его 70-летие. Советские журналисты рассказывали, что малышка, вручая Сталину цветы в 1949 году, сказала растроганному тирану «От детей». И те же заученные слова со слезами на глазах она якобы произнесла, когда смотрела на него последний раз, прощаясь.

Кстати, на той же 12-й странице есть не менее пронзительная фотография, снятая в Доме Союзов, где запечатлена опустившая глаза женщина с испуганным ребенком на руках. А слева — вполне уместное, но явно написанное второпях, стихотворение Евгения Долматовского «В Колонном зале»:

Впервые плачет девочка моя

Совсем недетскими, тяжелыми слезами.

И не могу ее утешить я,

Подняв ее над головой в Колонном зале.

Это далеко не единственно стихотворение в траурном номере «Огонька» (всего их шесть). Например, на 7-й странице в рамке помещено сочинение «Прощание» Сергея Смирнова, а на 8-й – «Всегда с нами» Александра Прокофьева. А теперь сравните первые две строчки из каждого стиха:

Скорбный марш звучит в Колонном зале,

Всюду Ваше имя на устах

И:

Он — в любви и счастье всенародном,

Он — великий друг наш и отец…

Может показаться странным, что обоих поэтов вдохновил один и тот же размер. Вряд ли это простое совпадение — стихотворный ритм наверняка подсказала постоянно звучавшая в ту пору по радио любимая советским народом песня:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

Попробуйте наложить стихи Смирнова и Прокофьева на этот навязчивый мотив — получится идеально.

На страницах 14 и 16 нашего «Огонька» сплошным блоком размещены фотографии зарубежных деятелей, приехавших проститься с советским генсеком. Перечислим всех высоких иностранных гостей, тем более, что их было не так много: генеральный секретарь Компартии Великобритании Гарри Поллит, генсек Компартии Италии Пальмиро Тольятти, генсек ЦК Компартии Испании Долорес Ибаррури, председатель Совета Министров Польши, председатель ЦК Польской Объединенной Рабочей партии Болеслав Берут, генсек ЦК Социалистической Единой партии Германии Вальтер Ульбрихт, председатель СЕПГ Отто Гротеволь, председатель Компартии Германии Макс Рейман, председатель Совета Министров Румынии, генсек ЦК Румынской Рабочей партии Георге Георгиу-Деж, председатель Компартии Австрии Иоганн Коплениг, председатель Совета Министров Венгрии, генсек Венгерской Партии труда Матиас Ракоши, председатель Совета Министров Болгарии Вылко Червенков, президент Китайской академии наук Го Мо Жо, председатель Государственного административного совета, министр иностранных дел Китая Чжоу Энь-лай, президент Чехословакии, председатель Компартии Чехословакии Клемент Готвальд, премьер-министр Монголии, генсек ЦК Монгольской Народной Рабочей партии Юмжайгин Цеденбал, премьер-министр Финляндии Урхо К. Кекконен, председатель Всеиндийского совета мира Сайфуддин Китчлу, генсек Всемирной федерации профсоюзов Луи Сайян, вице-председатель Всемирной Федерации профсоюзов Абдула Дьяло. Как видим, проститься с советским лидером не пожелали представители США, Франции, ФРГ, Японии, а также многих и многих других мировых держав. Впрочем, вполне возможно их даже не приглашали.

Рассказать о каждом члене зарубежной делегации мы, конечно, не имеем возможности, но о некоторых представителях все же вспомним. Прежде всего, о президенте Чехословацкой Республики, председателе Компартии Чехословакии Клементе Готвальде. Еще 9 марта он стоял на трибуне мавзолея Сталина-Ленина, а уже 14 марта скоропостижно скончался в Праге от воспаления легких (которое, к слову, даже в то время прекрасно лечили). Согласно официальной версии, Готвальд очень сильно простудился в Москве во время траурной церемонии. Однако есть и другая трактовка скоропостижной смерти чехословацкого лидера: не исключено, что его отравили, поскольку он слишком многое знал о том, как на самом деле умер Сталин. По свидетельству немногих очевидцев, присутствовавших на Ближней даче в те часы, когда генсек уже пребывал в агонии, 5 марта около 15 часов к советскому вождю подошел президент Чехословакии. Заметив следы крови на губах Сталина, Готвальд вытер их своим носовым платком и убрал его в карман. Никаких уточняющих вопросов Маленкову и Берии он не задал, ни капли удивления в связи с увиденным также не выказал. Однако даже эта предусмотрительность уже не могла спасти политика от гибели. Приверженцы версии об отравлении Сталина уверены, что советские чиновники не могли допустить, чтобы Готвальд провел тщательный анализ крови генсека, поскольку тогда стало бы очевидно их преступление.

Заслуживает отдельного внимания еще один иностранный гость — председатель Государственного административного совета, министр иностранных дел Китая Чжоу Энь-лай. К слову, делегация из Поднебесной была самой многочисленной из всех иностранных групп, прибывших воздать последние почести советскому вождю. Удивляться тут нечему – КНР и СССР официально считались едва ли не лучшими друзьями, как и их тоталитарные лидеры. Но, несмотря на крепкую дружбу между двумя коммунистическими державами, Мао Цзэдун не приехал на похороны Сталина, отправив вместо себя Чжоу Энь-лая. По иронии судьбы, самому Энь-лаю именно 5 марта 1953 года исполнилось 55 лет. «С утра 5 марта потрясенный случившимся Чжоу Энь-лай без сопровождающих прибыл в советское посольство в Пекине, чтобы выразить свое глубокое соболезнование. При встрече с послом А.С. Панюшкиным оба с горечи расплакались. Невообразимо трудно было видеть проявление мужского горя со стороны двух мужественных революционеров. Позднее прибыл Мао Цзэдун в сопровождении большой группы руководящих деятелей КПК. Он старался держаться сдержанно, но у него это не получалось. Судя по выражению лица, характеру бесед, он был искренне потрясен случившимся. В глазах стояли слезы, в то время как некоторые из его соратников открыто плакали. Не скрою, что для человека с нормальной психикой было совершенно невыносимо стоять тогда в почетном карауле в посольстве, когда мимо портрета Сталина день и ночь проходили сотни тысяч буквально рыдающих китайцев», — вспоминал позднее советский дипломат Олег Рахманин.

Несмотря на искреннюю скорбь, Мао решил остаться в Пекине – историки полагают, что таким образом проявилось его давнее желание затмить «учителя всех времен и народов». Закрыв глаза на отсутствие «великого кормчего», Москва оказала более чем теплый прием китайской делегации во главе с Чжоу Энь-лаем. Обратите внимание на снимок с 5-й страницы – среди советской партноменклатуры мы видим только представителя Поднебесной, более никого так сильно не приближали. И еще один штрих – на этой фотографии отчетливо видно, что советские руководители отдавали предпочтение серым и черным каракулевым «пирожкам», папахам и ушанкам, тогда как на китайском чиновнике надета коричневая норковая шапка.

Предлагаем на этом покинуть Колонный зал. Ровно в 10 часов 15 минут 9 марта четыре офицера выездной охраны Сталина подняли гроб с телом с постамента, передали его в руки соратников покойного, которые вынесли его на улицу и установили на орудийный лафет, привезенный тремя парами цугом запряженных лошадей. Уже упоминавшийся нами Юрий Соловьев вспоминал: «Внешний вид лошадей вызывал боль и стыд за наше военное министерство. Неужели в самой Москве и во всей России не нашлось ничего лучше этих бедных, изможденных и неряшливо убранных лошадей вороной масти?» Как бы то ни было, вся эта операция – от подъема гроба до его установки на лафет — заняла 8 минут. С такой временной точностью о тех событиях нам позволяет говорить важный архивный документ – «Расчет времени на прибытие траурной процессии на Красную площадь, на проведение митинга и захоронение». Так вот на всю похоронную церемонию, включая шествие, митинг и погребение в мавзолее, комиссией по организации похорон было отпущено всего 105 минут. Причем выбиться из графика было ни в коем случае нельзя – ровно в полдень должен был раздаться прощальный орудийный салют. Как утверждает исследователь Леонид Репин, многотысячные массы людей, отдельные группы высокопоставленных чиновников и гостей, военные отряды – все передвигались четко в соответствии с планом.

На 7-й странице журнала есть снимок траурной процессии, которая, как принято считать, под звуки похоронного марша медленно двигалась от Дома Союзов к Красной площади. Так вот вся эта дорога, согласно упомянутому документу, заняла всего 22 минуты. Это означает, что многотысячная колонна перемещалась довольно резво. Москвичи вспоминали, что со стороны эта процессия представляла довольно жуткое зрелище: народная лавина была слишком молчалива и трагична для демонстрации, но слишком стремительна и беспорядочна для траурной церемонии. Порядок шествия был такой: сначала члены Президиума ЦК, затем семья, члены и кандидаты в члены ЦК, депутаты Верховного Совета СССР, главы делегаций братских компартий, почетный воинский эскорт, трудовые коллективы. Заметьте: на фотографии также отчетливо видна «охранная цепочка» из офицеров МВД, которая растянулась вдоль всего пути следования похоронной процессии. Отметим, что это были только четвертые сутки существования объединенной структуры под названием МВД, в которую вошли МГБ и милиция. В день смерти Сталина силовые ведомства были интегрированы под началом Лаврентия Берии.

На Красной площади, разбитой аналогичными «охранными цепочками» на сектора, траурная процессия воссоединилась с 15 тысячами человек, из которых 11 тысяч, судя по документам, составляли «делегации трудящихся от районов Москвы», еще 4 тысячи — войска Московского военного округа под командованием Павла Артемьева. То, что представляли из себя подступы к кремлевской стене, хорошо видно на фотографиях, размещенных на страницах 30 и 31 – это многоярусные ограждения, усыпанные траурными венками и цветами. Даже в этот день между вождем и его народом была воздвигнута искусственная стена отчуждения. Абсолютно непреодолимая.

Траурный кортеж остановился вблизи мавзолея в 10 часов 55 минут. Офицеры сталинской охраны установили напротив входа гроб с телом покойного на высоком постаменте, задрапированном красными и черными полотнищами. Вот этот кадр – на 6-й странице «Огонька». А вот тот же снимок, причем с того же ракурса, но уже более общий и в цвете. Однако в журнал войдет именно усеченный вариант, без лишних деталей. Посторонние нюансы не должны были отвлекать читателя даже не от гроба, а от двух фамилий на мавзолее – отныне все должны знать, что Ленин делит свое последние пристанище со своим самым талантливым учеником Сталиным. Изначально обе фамилии (примечательно, что обе не настоящие, вымышленные) были нанесены на гранит красной краской поверх надписи «Ленин». И только в 1958 году, в самый разгар разоблачения культа личности Сталина, была изготовлена новая гранитная плита с двумя фамилиями. Однако надолго оставлять почивших вождей в мавзолее советские чиновники изначально не собирались. Согласно постановлению ЦК, опубликованном на 5-й странице «Огонька», в обозримом будущем на Красной площади должен был появиться огромный Пантеон, в котором после смерти должны были покоиться все советские лидеры. Впрочем, эти грандиозные планы так и остались на бумаге.

В 11 часов, когда все члены политбюро и почетные зарубежные гости забрались на трибуну над мавзолеем, Хрущев объявил открытым траурный митинг, посвященный памяти Сталина. «С затаенным дыханием слушает страна, весь мир речи верных соратников Сталина — товарищей Георгия Максимилиановича Маленкова, Лаврентия Павловича Берии и Вячеслава Михайловича Молотова», — сообщает читателю «Огонек». А для убедительности журнал приводит полный текст выступления каждого из трех партийцев (стр. 2-6), чтобы и те, кого не было на Красной площади, тоже могли проникнуться. И что примечательно, люди слушали и читали речи Маленкова, Берии и Молотова, действительно, внимательно. И делали свои выводы. «Разница по тексту этих речей была для меня совершенно очевидна. Маленков, а вслед за ним Берия произносили над гробом Сталина чисто политические речи, которые было необходимо произнести по данному поводу. Но в том, как произносились эти речи, как они говорили, отсутствовал даже намек на собственное отношение этих людей к мертвому, отсутствовала хотя бы тень личной скорби, сожаления или волнения, или чувства утраты, — в этом смысле обе речи были абсолютно одинаково холодными.

Речь Маленкова, произнесенная его довольно округлым голосом, чуть меньше обнажала отсутствие всякого чувства скорби. Речь Берии с его акцентом, с его резкими, иногда каркающими интонациями в голосе, обнажала отсутствие этой скорби более явно. А в общем, душевное состояние обоих ораторов было состоянием людей, пришедших к власти и довольных этим фактом. Но когда говорил Молотов, это был человек, прощавшийся с другим человеком, которого он, несмотря ни на что, любил, и эта любовь вместе с горечью потери прорывалась даже каким-то содроганием в голосе этого твердокаменнейшего человека», — вспоминал охранник Сталина Юрий Соловьев.

Эта разница не ускользнула и от других москвичей, слушавших выступления партийной троицы. Речь Маленкова показалась им очень сухой, бесцветной и вялой, больше похожей на отчет на партийно-хозяйственном активе. Георгий Максимилианович говорил о прошлых и будущих достижениях, заветах Ильича, решениях партии, но только не об усопшем. Маленков построил свой доклад (будем уж называть вещи своими именами) по образцу выступления Сталина на II съезде Советов СССР, когда вождь клялся в верности делу Ленина. Маленков, в свою очередь, почти 15 минут клялся продолжать дело Сталина, открывая каждый параграф словами: «Наша священная обязанность состоит в том…» или «Наша главная забота состоит в том…»

Следом выступивший Берия без особого энтузиазма, но с сильным грузинским акцентом говорил об успехах народа и его тяжелой утрате. Заметно оживился Лаврентий Павлович к концу, когда объявил о том, что «советский народ с единодушным одобрением встретил постановление ЦК партии о назначении на пост председателя Совета Министров СССР талантливого ученика Ленина и верного соратника Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова». Интересно, когда советский народ успел единодушно одобрить это решение? От немного заикающегося от волнения выступления Вячеслава Молотова, по заверению многих слушателей, действительно, веяло теплом и искренней горечью. Только он назвал Сталина другом: «Мы, его старые и близкие друзья, и миллионы-миллионы советских людей, как и трудящиеся во всех странах, во всем мире, прощаются сегодня с товарищем Сталиным, которого мы все так любили, который всегда будет жить в наших сердцах!»

На выступления чиновников по протоколу был отведен ровно час. Исторический снимок с трибуны мавзолея, размещенный в журнале на развороте 2-3 страниц, был сделан фотографами Федором Кисловым и Александром Устиновым в тот момент, когда свою речь зачитывал Маленков – именно он стоит у микрофонов. Обратите внимание, насколько в этом длинном ряду партийцев выделяется фигура Берии. Он будто оттесняет своими широкими плечами стоящих рядом Хрущева и Энь-лая. Закутанный в черный шарф, закрывающий подбородок, в широкополой шляпе, надвинутой по самое пенсне, с вечно мрачным взглядом он больше похож на главаря какой-нибудь мафии, чем на советского чиновника. Вряд ли он, так самодовольно и самоуверенно возвышаясь 9 марта над гробом Сталина, мог полагать, что через каких-то 8-9 месяцев его обвинят в шпионаже в пользу Великобритании, стремлении к ликвидации советского строя, реставрации капитализма, а также в моральном разложении, злоупотреблении властью, фальсификации тысяч уголовных дел и организации незаконных репрессий.

Из последующих событий 9 марта 1953 года в 11-й номер «Огонька» вошел только парад войск перед мавзолеем – снимок на 8-й странице. Таким образом, в журнал не попала церемония внесения гроба Сталина в мавзолей и последующий артиллерийский салют из тридцати залпов. Офицеры, перемещавшие тело генсека в мавзолей, вспоминали, что после дневного света они какое-то время не могли привыкнуть к подземному освещению. Члены выездной охраны покойного В. Косарев, Н. Нефедов, А. Кутейников и Ю. Соловьев спустились с тяжелой, но ценной ношей в нижний траурный зал, где установили гроб на подготовленном высоком постаменте рядом с Лениным. Те, кто успел побывать в мавзолее до 1961 года, вспоминают, что в своем военном френче с погонами и золотыми звездами Сталин выглядел гораздо торжественнее, чем Ильич в гражданском черном костюме — будто и после смерти в этой темноте продолжалось соперничество двух советских вождей.

Листая наш печатный раритет, сначала искренне удивляешься, а потом даже начинаешь верить в то, что все лучшее в СССР в ту пору было непременно «сталинским»: «Знамя Ленина-Сталина, партия Ленина-Сталина… Сталинская пятилетка… Сталинские стройки… Сталинский план преобразования природы… Сталинская Конституция… Сталинская забота о человеке… Сталинская правда… Сталинская честность… Сталинская твердость… Сталинское бесстрашие… Воля Сталина, совесть Сталина… Сталинская любовь к народу… Сталинская ненависть к врагу…» С этих слов начинается едва ли не каждый второй абзац на любой странице траурного номера «Огонька». Сегодня, конечно, все эти формулировки иначе как в кавычках и воспринимать невозможно – слишком уж хорошо всем известно, во что обходились его «великие стройки», чем оборачивалась забота и сколь неистовой была ненависть к врагу, которого он запросто мог разглядеть в каждом.

Но вряд ли об этом думают граждане со снимков на страницах 17, 18 и 19-й представленного журнала. 9 марта 1953 года ровно в полдень по московскому времени прекратили работу все советские предприятия, остановились поезда, пароходы, автомобили, затрубили траурным воем заводские гудки. На 5 минут вся страна застыла в скорбном молчании — как на забитых людьми набережной Москвы-реки и Дворцовой площади.

Рабочие в цехах, над которыми возвышается еще пахнущий свежей краской лозунг «Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества» тоже оцепенели, слушая звуки метронома из радиоприемника. Нетрудно представить, сколько режиссерского таланта вложили фотографы в расстановку этих работяг. В качестве стихотворного сопровождения здесь пошла уже «тяжелая артиллерия» — Самуил Маршак:

Когда Вождя соратники внесли

В гранитный Мавзолей для погребенья,

Народ во всех краях родной земли

На пять минут остановил движенье.

А далее следуют многочисленные фотографические свидетельства того, что по поводу смерти советского вождя искренне и глубоко скорбят не только в Москве и Ленинграде, но и во всех союзных республиках. Правда, республиканские снимки по занимаемой площади уже в разы меньше, чем фото из обеих советских столиц – еще одно доказательство того, что власти в регионах должны были знать свое место и не претендовать на большее. Вот, например, снимок с траурного митинга из сквера Революции в Ташкенте, а вот и безутешные рабочие Тбилиси со слезами на глазах зачитывают сообщение о безвременной кончине генсека, переполненная скорбящими гражданами центральная площадь Минска, одетый в траур бульвар Тараса Шевченко в Киеве…На остальные республики полос, видимо, уже не хватило.

И уже в самом конце журнала, начиная с 27-й страницы, «Огонек» разместит фотографии с траурных митингов, которые были организованы в особо сочувствующих советскому горю зарубежных странах: здесь и китайские рабочие на площади Тяньаньмэнь в центре Пекина, и приспустившая национальные флаги Венгрия, и польские труженицы, берущиеся по случаю за очередные соцобязательства, десятки венков к памятнику Сталина в Берлине от скорбящих немцев, опечаленный пролетариат Румынии, клянущиеся в верности советскому вождю, стоя на коленях, болгары.

Но по-настоящему мистически выглядит переполненная людьми Вацлавская площадь в Праге — тем более, если учесть, что траурный номер «Огонька» вышел 15 марта, а президент Чехословакии внезапно скончался днем раньше — 14-го числа. Кстати, митинг по случаю смерти Клемента Готвальда будет уже не таким многочисленным, как тот, что организовали для проводов Сталина.

Мало кто знает, что тело Готвальда, по наглядному примеру посмертного обращения с почившими советскими вождями, было забальзамировано и в течение 9 лет находилось в мавзолее, который был специально устроен в подземной части Национального мемориала на холме Витков в Праге. В 1962 году мавзолей Готвальда было решено упразднить, а после «бархатной революции» посетителям музея открыли доступ в комнаты и процедурные, где специалисты обслуживали забальзамированное тело «первого президента из рабочего класса».

И, конечно, нельзя отдельно не остановиться на глянцевых репродукциях картин, вставленных в наш журнал. На каждой из них изображен Иосиф Сталин, присутствующий рядом с Владимиром Лениным в самые сложные и важные моменты зарождения и становления советского государства. Просматривая эти полотна, возникает закономерный вопрос: а был ли Коба? Был ли «чудесный грузин» в каждый из отраженных на холстах судьбоносных для страны моментов рядом с Ильичом? Давайте разбираться. Например, картина «Есть такая партия!» художника Евгения Кибрика. Здесь запечатлен исторический момент, имевший место 4 июня 1917 года во время I Всероссийского съезда Совета рабочих и солдатских депутатов, когда было решено передать власть Временному правительству, но не Советам.

Представитель меньшевиков Церетели заявил на съезде следующее: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место». В ответ на это Ленин с места неожиданно ответил: «Есть. Есть такая партия!» Эта реплика Ильича представлялась советской пропагандой, как поворотный момент в борьбе большевиков за власть. И, разумеется, она вдохновила на творчество десятки советских художников. И почти все они (почти, но не все!) изображали сидящего бок о бок с «отцом революции» Сталина. Однако историки и свидетели тех событий утверждают, что в этот важный момент Кобы в рядом с Лениным не было.

На картине «Вожди Октября» советского живописца Николая Христолюбова Сталин вместе со своим великим наставником вершат пролетарскую революцию. Усомниться в достоверности этого сюжета также вынуждает масса свидетельств – скажем, того же Троцкого, который как-то язвительно заметил, что Сталин проспал социалистическую революцию. Да и американский журналист Джон Рид не упомянул «чудесного грузина» в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир». Впрочем, самого Льва Давидовича наверняка можно упрекнуть в предвзятости освещения октябрьских событий, ну а Джон Рид мог просто не встретиться со Сталиным в те дни, а потому оставить его за кадром. Многие современные отечественные и западные эксперты все же утверждают, что будущий генсек в решающие для страны недели октября 1917 года, действительно, был на острие главных событий. Но, как говорится, не нам ставить точку в этом споре.

Еще одно полотно, оставляющее массу вопросов – «Ленин и Сталин в Разливе» кисти Петра Розина. Прежде чем делать выводы о том, встречались ли два вождя в Разливе, обратимся к официальной хронологии тех событий, которая опубликована в последнем издании «В.И. Ленин, Биография»: «8 июля 1917 года Аллилуев и Сталин проводили Ленина на станцию Разлив, где Ленин поселился в сарае рабочего Н.А. Емельянова. Но побоявшись окружающих дачников мелкобуржуазной публики, Емельянов арендовал в 5 км сенокосный участок за озером Разлив, куда и переправил Ленина и Зиновьева на лодке в приготовленный шалаш, примыкающий к стогу сена». Мы не станем задаваться вопросами о том, откуда в Разливе взялся Зиновьев или на какие средства рабочий мог арендовать сенокосный участок (да еще и двух косцов-финнов нанять для отвода глаз). Обратим лишь внимание на то, что при жизнеописании того месяца, что Ильич вынужденно провел у озера, ни разу не упоминается приезд в Разлив Сталина. Да, он провожал своего учителя, но ездил ли он к нему? Рабочий Николай Емельянов – тот, что на картине сидит в лодке спиной к зрителю — утверждал, что Коба на станции ни разу не появлялся. Причем в своих свидетельствах он оказался настолько непреклонен, что Сталину пришлось репрессировать его, причем со всем семейством. За ним пришли в конце декабря 1934 года, ночью, не позволив одеться, затолкали в машину и увезли. Постановлением особого совещания при НКВД СССР супругов Емельяновых осудили на 10 лет лишения свободы по политическим мотивам. Они прошли следственный изолятор, годы лагерей, а после войны попали на поселение в Омскую область. «Врагами народа» были объявлены и сыновья Николая Александровича. А в это самое время музейный комплекс «В Разливе» принимал сотни посетителей. «Доблестный рабочий Емельянов, спасший Ленина, в доме которого мы сейчас и находимся, теперь на руководящей работе в Москве», — велеречиво рассказывали после ареста живого экспоната местные экскурсоводы.

Только после смерти Сталина Емельяновых реабилитировали, тогда они смогли вернуться в родные края. Николай Александрович так описывал возвращение в свой собственный дом, ставший музеем: «С дороги увидал сарай и дом. Во дворе столпотворение. Молодой экскурсовод заканчивал: «Если бы герой Емельянов не спас вождя от охранки, Великая Октябрьская революция могла и не случиться». На застекленной веранде родного дома пили чай музейные работники. Мы поднялись на крыльцо, но экскурсовод вежливо объяснил, что выставка на сегодня закрыта. – Постойте… Мы же и есть… Емельяновы. – Не шутите так, товарищ Емельянов погиб на фронте как герой, — пожурил меня комсомолец». На запрос из Москвы первый секретарь Ленинградского горкома и обкома партии В.М. Адрианов ответил коротко: «Считаю оставление семьи Емельяновых в Разливе нецелесообразным». Выжить спасителю Ленина удалось чудом. В 1956 году с официальным визитом в СССР прибыл югославский лидер Иосип Броз Тито. Как верный последователь ленинских идей он заинтересовался историей последнего подполья Ильича. По настоянию Тито в программу визита включили посещение Разлива и встречу с Николаем Емельяновым. В экстренном порядке ленинские места привели в порядок, улицу, на которой располагался знаменитый сарай, назвали именем Емельянова, а самому ветерану революции вернули персональную пенсию и торжественно наградили орденом Ленина. О сыновьях, погибших в сталинских застенках, спасителю вождя предложили забыть. Старик Емельянов с гордостью носил дорогую награду до своего последнего дня.

Еще одна репродукция из «Огонька» — «Ленин провозглашает советскую власть» художника В. Серова (не Валентина, конечно, а Владимира) – тоже во многом уникальна. И не только потому, что местонахождение этой картины не удается установить уже много лет. Дело в том, что Владимир Серов создал три одноименных полотна. Тот вариант, что представлен в нашем журнале, датирован 1947 годом, за него живописец был удостоен Сталинской премии. А все потому, что картина получилась идеологически «правильной» — Ильич провозглашает советскую власть, а у него за спиной надежные товарищи: Сталин, Дзержинский и Свердлов. Холст был подарен советскими чиновниками Мао Цзэдуну, после чего следы артефакта затерялись. Но кто бы мог подумать, что по смерти генсека «правильной» будет считаться уже совсем другая идеология, а Владимиру Серову придется создавать новую версию своего знаменитого произведения. После того, как Хрущев увлекся развенчанием культа личности Сталина, художник заменил на картине опального вождя (и, на всякий случай, «железного Феликса» со Свердловым) на представителей трудового народа, к которым уже не могло возникнуть замечаний. Причем полотно было не ретушировано, а переписано заново (оригинал к тому времени уже исчез). Ранняя и поздняя картины очень отличаются: поменялась массовка, освещение, люстра стала другой, изначально Ленин говорил, а теперь изображен с закрытым ртом. В новой версии автор написал два одинаковых холста. Один из них, созданный в 1955 году, был отправлен в Музей города Жуковского, но в неразберихе 90-ых он «уплыл» за границу. Только в апреле 2013 года полотно было найдено в частной семейной коллекции в Нидерландах и возвращено в Россию. Продублированный вариант от 1962 года по сей день хранится в Третьяковке.

Однако в середине 50-х в СССР Сталина начнут вымарывать не только с картин. Его портреты будут снимать со стен кабинетов, фасадов домов, красных уголков, сельских клубов. Да что там! Точно так же, как в 30-е годы с его подачи изымались из библиотек труды Троцкого, Бухарина и прочих «врагов народа», так в 50-е избавлялись от работ почившего вождя и оставшихся книг о нем. Из хроникальных и документальных фильмов старательно вырезали кадры, в которых появлялся Сталин. Даже тексты песен в кинофильмах, в которых звучало его имя, переозвучивались. Как, например, слова из «Марша артиллеристов» в фильме «В шесть часов вечера после войны» (фразу «Артиллеристы! Сталин дал приказ!» заменили на «Артиллеристы! Срочный дан приказ!»). А в картине «Трактористы» знаменитые слова: «Тогда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет!» были переозвучены на «Когда суровый час войны настанет и нас в атаку Родина пошлет»! Из «Песни о Родине» (фильм «Цирк») был удален целый куплет, прославляющий «всенародный сталинский закон».

После того, как Хрущев стер имя Сталина из книг и фильмов, он добрался и до самого генсека — выселил его из мавзолея. 31 октября 1961 года во время последнего заседания XXII съезда КПСС, сначала кулуарно, а потом и официально, было принято решение о перезахоронении. Вариантов было два – на Новодевичьем кладбище, рядом с могилой Надежды Аллилуевой, и у Кремлевской стены. Решили выкопать могилу на Красной площади, тем более что обстановка благоприятствовала — шла подготовка военного парада к 7 ноября, и площадь можно было мотивированно закрыть для посещения. Под грохот танков к девяти часам вечера выкопали могилу, выложили ее бетонными плитами, и через час десять минут Сталин обрел свое второе последнее пристанище. Перезахоронение сопровождалось переименованием всех городов, улиц, площадей, носивших имя Сталина. Сталино стало Донецком, Сталинабад — Душанбе, Сталинири — Цхинвали. Вместо Сталинграда на карте появился Волгоград. Парадокс: во Франции оставались улицы и площади, названные в честь Сталинграда, а в самом СССР имя города, символизировавшего решающий перелом в Великой Отечественной войне, было вычеркнуто. Московская станция метро «Сталинская» была названа «Семеновской». Повсюду были сняты с постаментов статуи Сталина, сбиты или замазаны его барельефы. Лишь на родине генсека в Гори сохранился его памятник (был снесен уже в новое время), расположенный неподалеку от дома, где он родился, и музей, посвященный его жизни и деятельности. Но обо всех этих переменах в СССР «Огонек» будет писать очень сдержанно или вообще обойдет стороной.

Есть еще одно очень важное событие, которое произошло весной 1953 года, но за похоронами советского вождя осталось совершенно незамеченным не только всеми советскими СМИ, но и страной. 5 марта 1953 года скончался великий композитор Сергей Прокофьев — от гипертонического криза, как и Сталин. Он умер в своей коммуналке в Камергерском переулке, будучи в опале, после того как ЦК признал его музыку «чуждой советскому народу». Из-за помпезной траурной церемонии проводов генсека близкие и коллеги композитора с огромным трудом смогли организовать похороны Сергея Сергеевича. Единственной почестью Прокофьеву 5 марта стала переданная в траурной программе Всесоюзного радио первая часть его Седьмой симфонии. Как принималось решение поставить это произведение в сетку радиовещания в день похорон Сталина, мы, скорее всего, уже никогда не узнаем…