Советский нагрудный значок члена движения «Комсомольский прожектор», организованного в начале 60-х годов XX века для участия молодежи в общественном контроле с целью “повышения производительности труда и борьбы с бюрократизмом на местах”. В дизайне артефакта использовано знамя, аналогичное тому, что изображено на значке ВЛКСМ, а также символизирующие свет прожектора красно-белые полосы. Материал: алюминий. Крепеж: булавка. Оригинал. Состояние отличное.
* * * Читать дальше…
Контролировать всех и вся в СССР стремились всегда. Каких только форм общественного контроля не существовало в нашей стране в разное время: комитет партийного контроля, народные контролеры, комсомольские оперативные отряды, добровольные народные дружины, общественные советы, домовые комитеты и т.д. (об одной из форм общественного контроля читайте в статье «Граждане особого назначения»). Предполагалось, что все эти организации должны полностью “высветить” жизнь рядового гражданина, не оставив в ней ни малейшего пространства не только для правонарушений, но и вообще для любых “антиобщественных” поступков и помыслов. С этой же целью – “ярче высвечивать недостатки в поведении и общественной жизни гражданина” – были созданы и органы комсомольского контроля.
С точки зрения советской идеологии, в этом была определённая логика. Комсомол считался резервом Коммунистической партии, а значит, в комсомольской организации должен был появиться контролирующий орган, аналогичный комитетам партийного контроля. Такой орган появился в СССР в декабре 1962 года, когда Пленум ЦК ВЛКСМ принял решение о создании штабов «Комсомольского прожектора» при всех комсомольских ячейках СССР. “Прожектористы” должны были “высвечивать” недостатки в работе молодежных организаций, выявлять и поощрять передовиков, а также направлять творческую и созидательную энергию комсомольцев, в том числе вне стен предприятия или учебного заведения. “Высвечивались” недостатки доступными комсомольцам творческими методами: стенгазетами, критическими статьями в местной прессе, а также специальными телепередачами, которые так и назывались – “Комсомольский прожектор”. Считается, что именно эти передачи стали первыми в СССР информационно-аналитическими телевизионными программами.
Впрочем, “Комсомольский прожектор” стал не первым контролирующим органом в истории ВЛКСМ. Впервые советские комсомольцы стали добровольными инспекторами еще в 20-х годах. Правда, движение это тогда именовалось не «Комсомольский прожектор», а на всё ещё модный в ту пору революционный манер – «Лёгкая кавалерия». Но обо всем по порядку.
Система органов народного контроля в СССР впервые была организована по инициативе В.И. Ленина в форме рабоче-крестьянской инспекции – РабКрИна или РКИ. С самого момента основания 7 февраля 1920 года эту организацию возглавил Иосиф Сталин, который оставался на этом посту до 1922 года. Аббревиатура РабКрИн стала широко известна благодаря статье Ильича «Как нам реорганизовать РабКрИн?». В ней вождь революции подверг резкой критике работу народных инспекторов, открыто заявил о том, что делегированные в РабКрИн крестьяне и пролетарии нередко идут на поводу у зарождающейся советской бюрократии. Косвенно эта статья критиковала и Сталина: получается, что как глава Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции И.В.Сталин не вполне успешно справлялся со своими обязанностями главного общественного контролера. Прямо об этом Ленин, конечно, не говорил, но в своем «Письме к XII съезду партии» указал, что перед системой контроля в социалистическом государстве стоит цель “всю трудящуюся массу, и мужчин и женщин особенно, провести через участие в рабоче-крестьянской инспекции».
Задачей Рабоче-крестьянской инспекции являлись строгий учет материальных ценностей и продовольствия, ограничение частного капитала и совершенствование государственного аппарата. Последний пункт означал, что РабКрИн должен был самым широким образом привлечь трудящихся к государственному управлению. По крайней мере, так считал Ленин. Но Сталин, судя по всему, думал иначе. По этой ли причине, или ввиду более неотложных дел, но в 1922 году Сталин оставил этот пост, и РабКрИн возглавил сперва Александр Цюрупа, затем – в апреле 1923 года – Валериан Куйбышев, а после смерти Ленина главным народным контролером страны станет Георгий Орджоникидзе. Заметим, что странным образом все трое последователей Сталина на посту главы РабКрИна очень быстро, один за одним, уйдут из жизни еще до начала печально известных “чисток” 30-х годов.
В первые годы работа РабКрИна более походила на деятельность современной Счетной палаты: его контролеры проводили финансовые ревизии, выявляли излишки и недостачи, нецелевое расходование средств. Отделы инспекции состояли из добровольцев, в основном из представителей волостных исполкомов и сельсоветов. Однако с мая 1927 года, после принятия Постановления ЦИК и СНК СССР «О расширении прав Рабоче-крестьянской инспекции», контролеров наделили правом принимать решения о наложении дисциплинарных взысканий, об отстранении и увольнении должностных лиц, о ликвидации лишних структурных подразделений. Другими словами, РабКрИн превратился в полноценный в советском понимании надзорный орган, наделенный в том числе и карательными функциями. Тогда же у Рабоче-крестьянской инспекции появились и молодые помощники – комсомольские отряды «Легкой кавалерии».
«Легкая кавалерия» возникла в СССР по инициативе украинских комсомольцев в условиях обострения классовой борьбы, в обстановке развертывания социалистического наступления на кулачество и элементы городской буржуазии”, – такое определение молодежному контрольному органу дают советские словари. И хотя в старых справочниках отмечается, что движение «кавалеристов» было повсеместным и массовым, однако отчетность районных комсомольских ячеек позволяет заключить, что эта оценка завышена. Так, например, из отчета Обдорской РКИ за 1930 год мы узнаем, что отряды «ЛК» на Обском Севере широкого распространения не получили – в Обдорском районе была всего одна такая группа, в которую входило 15 человек. Зато в Москве в 1929 году в 200 отрядах «Легкой кавалерии» состояло 1500 человек, в Баку в 1931 году это движение было представлено 3000 “кавалеристами”, а к октябрю 1933 года в Азербайджанской ССР насчитывалось уже около 1200 отрядов с 8365 активистами.
Советские справочники умалчивают еще одну важную деталь. На самом деле идея создания «Легкой кавалерии» принадлежала Николаю Бухарину, превратившемуся с легкой руки Сталина к концу 30-х годов из “верного ленинца” во «врага народа». В своей речи «Текущие задачи комсомола» Бухарин предложил из «групп по борьбе с бюрократизмом и помощи Рабочее-крестьянской Инспекции организовать легкую кавалерию РКИ». Однако имя Бухарина вскоре будет вымарано из всех советских названий и учебников, а потому справочники и запишут, что «Легкую кавалерию» породил сам комсомол (подробнее о том, как в СССР старались забыть имя Николая Бухарина, читайте в статье «От Бухарского до Бухарина»). Кстати, с самим названием этого движения поначалу вышла неразбериха – значения «Легкой кавалерии» на местах просто не понимали. Известно, например, что в Хлебниковском совхозе Московского уезда решение о создании отрядов «ЛК» привело в замешательство секретаря ячейки: он созвал всех комсомольцев и опросил, кто умеет ездить верхом на лошади. Таковых не оказалось. Тогда кое-как уговорили одну девушку, которая с грехом пополам держалась в седле, и послали ее на волостное совещание “кавалеристов”. А в Козловском районе начальник штаба «ЛК» по всем деревням развешивал приказы с таким призывом: «Приказываю всем кавалеристам немедленно в полной готовности явиться на сбор».
О работе «кавалеристов» мы можем судить, в основном, по комсомольским отчетам – другие источники сохранили об этой организации минимум информации, да и та, в силу своей крайней заидеологизированности, не представляет особого интереса. Нам удалось выяснить, что в отряды «Легкой кавалерии» брали не только комсомольцев, но также беспартийную молодежь из числа бывших батраков и бедняков. Допускать к инспекторской работе «кулацкие и другие чуждые элементы» категорически запрещалось. Тех, кто добровольно вступал в ряды «ЛК», в народе иронично называли “выдвиженцами”. Многие искренне негодовали, когда тот или иной парнишка с комсомольским билетом вдруг становился хоть и небольшим, но начальником. Отряд «Легкой кавалерии» выделял из числа своих активистов ударную «тройку» для сбора и проверки жалоб (как видим, пресловутые «тройки» были приняты не только в НКВД). Примечательно, что в большинстве случаев «кавалеристы» не имели при себе никаких уполномочивающих документов – достаточно было заявить начальнику цеха, что мол, общественная комиссия от комсомола явилась, и у того ноги подкашивались от страха. Еще бы! Ведь отряды «Легкой кавалерии» специализировались на борьбе с бюрократизмом и другими “больными наростами в советском управленческом аппарате». Главным методом борьбы с произволом на местах у «кавалеристов» были так называемые «налеты» (вполне логично для кавалерии) – внезапные проверки, застающие врасплох как руководство, так и служащих предприятий. Нагрянут такие «налетчики» в магазин или на завод, усмотрят в работе учреждения признаки волокиты – и начинаются бесконечные изъятия документации, взыскания, увольнения и прочее.
Как это часто бывало в СССР, в ряды взрослой организации в виде исключения принимали и совсем еще юных членов, заслуживших это право каким-нибудь выдающимся поступком. Первым «кавалеристом»-пионером стал 14-летний школьник Митя Гордиенко, который донес на своих односельчан, собиравших опавшие колоски на колхозном поле. На основании его заявления были арестованы двое: Марию Чумакову приговорили к 10 годам лагерей, а ее мужа – к расстрелу. В награду за бдительность Митя получил именные часы, пионерский костюм и подписку на газету «Ленинские внучата». А газета “Пионерская правда” так описала рассказ самого Мити о своём подвиге: “В коммуне 1 Мая в этом году меня выделили помощником конюха. В свободное время, и особенно сейчас, когда стал созревать хлеб, я стал объезжать наши посевы и охранять урожай. Воры колхозного хлеба были доставлены в милицию. Они называли меня различными словами — паразитом и сволочью. Они просили меня отпустить их, потому что резали якобы не наш, коммунарский, хлеб. Но для меня было всё равно — наш ли это хлеб или соседнего колхоза. Независимо от этого я делал своё дело — стоял на страже социалистического урожая”. Любопытно заметить, что пионерский отряд, в котором состоял Митя Гордиенко, тоже был премирован: в его помещении установили 4-ламповый радиоприёмник, оснастили библиотекой, а также вручили отряду барабан и горн.
Впрочем, едва ли можно обвинять советских детей-доносчиков, выросших в стране, где доносительство было провозглашено не просто нормой, но и правилом (о том, чем еще награждали советских детей за доносительство, читайте в статье «Маленькие истории «Артека»). «Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить. Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше – идти на доносительство», – ответственно заявила на XII съезде ВКП(б) секретарь Центральной Ревизионной Комиссии С.Гусева. Аналогичная точка зрения была отражена и в первых советских законодательных актах. Процедура упрощалась еще и тем, что от доносчиков не требовалось никаких доказательств – достаточно было одних подозрений. «Развивайте способность доноса – и не пугайтесь за ложное донесение», – писал журнал «Советская юстиция» в 1925 году. Наверняка для многих «кавалеристов» это указание стало сигналом к действию.
Первые итоги деятельности “Легкой кавалерии” были обсуждены на VIII съезде ВЛКСМ (май 1928 года), который полностью одобрил этот молодежный почин. С этих пор в ряды «кавалеристов» стали принимать в основном комсомольцев-ударников. Их работа, начинавшаяся когда-то с проверки жалоб трудящихся и контроля за трудовой дисциплиной, пополнилась инспекциями на производстве: комсомольцы выясняли причины брака, прогулов, добивались устранения недостатков в цехах. Внезапные налеты и рейды стали носить массовый характер, охватывая сотни людей. «Не один десяток бюрократов и головотяпов привлечен к ответственности в результате наших налетов», – гордо рапортовали «кавалеристы». Результаты их проверок доводились до сведения администрации, партийных и профсоюзных организаций. Приведем выдержки из наиболее одиозных кавалерийских отчетов:
– Под видом обследователей условий быта работников связи был произведен налет на дом сотрудников почтамта. Оказалось, что в квартире Паутова установлена ванна, незаконно увезенная с дачи, арендованной почтамтом у дачного треста.
– В таможне группа членов партии преподнесла уходящему с работы секретарю ячейки ВКП (б) портфель, приобретенный на деньги, собранные комсомольской ячейкой на субботнике в пользу пионеров. В результате заявления отряда «кавалеристов» портфель был отобран.
– На заводе Сосэлектропром № 1 бригадир Румянцев брал с рабочих на выпивку, за что давал всякие поблажки. «Кавалеристы» разоблачили это, и теперь он снят с работы.
Была на «Легкую кавалерию» возложена и еще одна важная задача – идеологическая. Она заключалась в коммунистическом воспитании молодежи, итогом которого должно было стать “отношение к социалистическому строительству как к своему кровному делу”. Так что «кавалеристы» с энтузиазмом занялись культурно-просветительской работой, обследованием читален, клубов и библиотек, выявлением классово чуждых элементов, пробравшихся в ряды комсомола. Интересно в этой связи донесение отряда «ЛК» при Кожзаводе № 1, который разоблачил один такой «чуждый элемент»:
«До сих пор в нашей ячейке КСМ находилась тов. Чечкина, каковая была прислана в нашу организацию 1 /XI 1927 года из УОНО для работы с кружком ликбеза. Подозрительное поведение Чечкиной в организации и дошедший до меня слух о том, что она ведет какие-то нелегальные записи в своем дневнике, заставили меня проверить вышесказанное. Тов. Чечкина находилась на квартире у одной нашей комсомолки, каковая по моему предложению достала (незаметным образом) дневник Чечкиной и передала его мне; оказалось, что тов. Чечкина пишет в нем следующее: «Хорошо было бы, если бы жив мой отец, у которого было накопление 30 тысяч рублей, и виной его смерти, а также и потери всего достояния являются революция и проклятая советская власть и партия. Если бы был жив мой отец и старое время, то все те, кто меня сейчас не считают ни во что, тогда они ходили бы передо мной на цыпочках и боялись бы мне слово сказать. Да наша ведь задача – добиваться того, чтобы жить за счет других. Я в КСМ состою до тех пор, пока меня не выгонят, и моя задача та, что или я в организации КСМ, или» (перечисляет комсомольцев, исключительно актив, всего человека 4). Больше половины записей этого дневника «комсомолки» очевидно для пущей конспирации, были сделаны на французском языке».
Даже страшно предположить, что сталось после этого отчета с разоблаченной комсомолкой Чечкиной. Причем со временем комсомольцы все чаще в своих отчетах любой недостаток объясняли наличием чуждых идей или людей. Так, например, в Борщевке выпивших руководителей потребкооперации “Легкая кавалерия” обвинила в «проведении кулацкой политики”. А на железнодорожной станции Воронеж-1 общественники застали дремавших сотрудников, которых тут же заклеймили как «потерявших политическую бдительность».
И, разумеется, комсомольцам-энтузиастам слали свои “горячие приветы” все советские газеты – от всесоюзных до районных. Вот как, например, приветствовала участников Первого окружного слета «Лёгкой кавалерии» газета «Тамбовская правда» в номере от 2 февраля 1930 года:
«Сегодня открывается первый окружной слет «Легкой кавалерии». Слет должен подытожить работу «Легкой кавалерии», наметить пути улучшения ее работы и самое главное, усилить внимание со стороны комсомольских организаций и органов РКИ. Между тем сейчас назрела необходимость перевода движения на высшую ступень. Перед «Л.К.» стоят такие крупнейшие задачи, как борьба за контрольные цифры второго года пятилетки, участие в чистке госаппарата и др. Слет должен мобилизовать внимание комсомольских организаций, органов РКИ, профессиональных организаций и всей общественности к работе «Лёгкой кавалерии». Слабыми местами самого движения являются: недостаточная его массовость, недостаточная связь с органами РКИ, часто «кавалеристы» не доводят начатого дела до конца. Основная задача сейчас состоит в том, чтобы сделать «легкокавалерийское» движение массовым. Эта массовость должна заключаться как в количественном росте движения, так и в полной увязке с общественностью, в преодолении замкнутости его. Ни одной ячейки комсомола без отряда «легкой кавалерии» — такая задача должна быть поставлена и выполнена. «Легкая кавалерия» должна стать действительно передовым отрядом на фронте борьбы со всеми недочетами нашего строительства, со всеми извращениями классовой линии, со всеми врагами социалистического строительства».
Однако с середины 30-х годов успехи «Легкой кавалерии» всё реже упоминаются в комсомольских отчетах. Несмотря на то, что в постановлении ЦКК ВКП(б), Народного комиссариата РКИ СССР и ЦК ВЛКСМ “О работе групп легкой кавалерии” в 1933 году и в решении XVII съезда ВКП(б) 1934 года деятельность этого движения получила высокую оценку, в тех же документах «кавалеристы» подверглись и острой критике. Дело в том, что движение, призванное бороться с бюрократизмом, само постепенно обрастало этим самым бюрократизмом. К тому же, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что большинство кавалерийских налетов были поверхностными, носили показушный характер и не давали сколько-нибудь ощутимого эффекта. Так что к концу 30-х годов движение «Лёгкой кавалерии» практически сошло на нет. И, тем не менее, все советские учебники тех лет запишут как под копирку постулат о том, что «Легкая кавалерия» явилась одним из ярких примеров развития советской демократии и широких прав молодежи в общественно-политической жизни СССР».
Игра в мнимую комсомольскую гласность и демократию будет продолжена в СССР спустя четверть века, в начале 60-х годов. Олицетворением «широких прав» молодежи в эпоху хрущевской “оттепели” стал «Комсомольский прожектор», который своим «ярким лучом добирался до самых дальних уголков производственного коллектива в целом и каждого работника в отдельности».
Положение о “Комсомольском прожекторе” было опубликовано в «Комсомольской правде» в марте 1963 года. Однако первая его ячейка была создана на Московском электромеханическом заводе имени Владимира Ильича годом ранее – еще в мае 1962 года. Это событие зафиксировано в №8 журнала «Техника молодежи» за 1962 год в статье «Энергичный старт ильичевцев». Приведем отрывок из этой статьи: «Комсомольские штабы семилетки, группы экономического анализа, советы молодых специалистов… Сама жизнь подсказывала необходимость объединения этих комсомольских отрядов на производстве, действующих порознь, в единую общественную организацию. Думали об этом и комсомольцы Московского электромеханического завода имени Владимира Ильича. И вот 9 мая 1962 года ильичевцы создают у себя объединенный ударный отряд «Комсомольские резервы коммунизма». Название это просуществовало ровно два дня. 10 мая с трибуны Всесоюзного совещания железнодорожников выступил Н.С.Хрущев. «Надо постоянно освещать прожектором коммунистического контроля, — сказал Никита Сергеевич, — все участки производства, чтобы тот, от кого зависит внедрение новой техники и передовых методов труда, чувствовал, что он находится иод контролем общественности». Эти слова, подобно прожектору, осветили путь, по которому должно пойти создание ударных комсомольских отрядов… 11 мая на заводе имени Владимира Ильича собрался расширенный комитет ВЛКСМ. Собрался не в своей комнате, как обычно, а в заводском музее В. И. Ленина. Рядом с комсомольцами сидели старые коммунисты, представители дирекции и общественных организаций… Это был день рождения «Комсомольского прожектора».
Разумеется, в отличие от Бухарина, авторство Хрущева, неожиданно для себя придумавшего довольно удачное образное выражение «комсомольский прожектор», замалчиваться не будет. Несмотря на то, что название это уже не звучало столь воинственно, как «Легкая кавалерия», контролирующую работу комсомольцев-общественников по-прежнему отождествляли с «рейдами», «боями» и «наступлением». Пример тому – песня «Комсомольский прожектор» Александры Пахмутовой на стихи Николая Добронравова, написанная в 1964 году:
“Мы брошены вперёд, сердца идут в поход.
Нас совесть в наступление зовёт, зовёт…
Пурга бросает в дрожь, и рейд на бой похож,
И пусть порою трудно – ну что ж!
Время летит ракетой, жизнь нам даёт приказ.
«Комсомольский прожектор» – это тысячи зорких глаз!
Бороться до конца идут в поход сердца.
Товарищ, в час опасности не прячь лица!
Свети, смелей свети! Пусть долго нам идти, –
Рассвету тоже трудно в пути!
Не трусь и не молчи, будь как маяк в ночи!
Пусть всюду светят юные глаза-лучи!
Мы брошены вперёд, сердца идут в поход.
Нас совесть в наступление зовёт!”
Считалось, что «КП» (эту аббревиатуру в СССР знал каждый комсомолец) – это самоуправляемая молодежная организация. Однако ни о какой самостоятельности этого движения и речи быть не могло – «Комсомольский прожектор» являлся структурной частью местного комитета или бюро комсомола. Приведенная схема позволяет нам представить, сколь сложной и запутанной была эта структура, впрочем, как и все советские околопартийные структуры. «Прожектористам», в отличие от предшествовавших им «кавалеристов», выдавали удостоверения личности – мандат с печатью и фотографией, в котором отмечалось, что предъявитель сего «имеет право обращаться к администрации с сигналами о недостатках на предприятии и требованием отвечать в двухдневный срок на замечания». Главными задачи «КП» были официально определены изыскание и использование дополнительных резервов производства, контроль за соблюдением законодательства о молодежи, воспитание у комсомольцев хозяйственной инициативы, личной ответственности, навыков управления. «Прожектористы» или «дозорные» фотографировали спящих или выпивших на смене, следили, чтобы не было перерасхода горюче-смазочных материалов, контролировали посещаемость и т.д. Вот, например, какие недостатки были выявлены в ходе рейда «Комсомольского прожектора» на Рассказовской фабрике в 1965 году:
- Смеска у подготовительного разбросана.
- Початки в прядильном разбросаны в цехе.
- Патроны разбросаны под ватерами в цехе.
- Под ватерами грязь.
- Проходы между ткацкими станками завалены тарой с патронами.
- Нет кружки у рукомойника.
- Аптечки пусты.
- Двор засыпан шлаком.
- Много пряжи без талонов.
Тем же рейдом выявлены и существенные недостатки в столовой № 4:
- Проходят кушать одевши.
- Происходит за столом распитие спиртных напитков.
- Меню составляется однообразное.
- Горчицы на столах нет.
- Плохо моют ложки, вилки.
- Хлеб лежит раскрытый.
- Салфетки не на всех столах.
«Комсомольские прожекторы» во второй половине 60-х годов стали появляться при большинстве предприятий и учреждений. Дело в том, что как и в случае с «Легкой кавалерией» руководством ВЛКСМ была поставлена задача создать штаб новой контрольной организации при каждой комсомольской ячейке страны. В общем, упор в очередной раз делался на массовость и обязаловку. О создании на одном из советских заводов штаба «КП» красноречиво пишет в своем романе Леонид Крупатин:
«Она пришла к нам на цеховое комсомольское собрание, как представитель “Комсомольского прожектора» Заводского Комитета комсомола, села по-хозяйски в Президиум и отвлекла на себя всё внимание нашего собрания. Её глаза смотрели прямо в душу того, на кого она их направляла, как прожектор. Я ещё успел подумать: «Вот тебе и прожектор!». Сейчас вот она сидела и смотрела в пространство нашего цехового Красного уголка и переводила свои тёплые глаза с одного лица на другое, пока наш комсомольский секретарь излагал доклад. Она сказала, что для наведения порядка на производстве необходимо создать в нашем цехе штаб «Комсомольского прожектора» из активных, честных и добросовестных комсомольцев, которые не желают мириться с беспорядками, равнодушно отсиживаясь в тени. Я ещё подумал: «А что могут быть и нечестные комсомольцы и недобросовестные? Если она так говорит, то, значит, допускает такое!»
Формально «КП» считался серьезной силой – как-никак каждая третья общественная проверка в стране проводилась силами «прожектористов». Однако из вышеприведенного отрывка мы узнаем, что главным оружием «Комсомольского прожектора» в борьбе с бракоделами, прогульщиками, бюрократами, рвачами и прочими лоботрясами, вставлявшими палки в колеса несущейся во весь свой опор колесницы “развитого социализма”, были всего лишь стенгазеты или специальные стенды. Их вывешивали на всеобщее обозрение на самом видном месте – у проходной, деканата, актового зала. В них в форме сатирических виршей, рассказов, фотографических коллажей и карикатур обличались или, выражаясь языком «Комсомольского прожектора», высвечивались проступки злостных двоечников, тунеядцев, несунов, стиляг и т.д. (некоторые отряды «КП» даже взяли в качестве девиза знаменитое Маяковское «Светить всегда, светить везде»). В 60-80-е годы без «боевых листков», «молний» и «веселых циркулей» «Комсомольского прожектора” не проходила ни одна производственная неделя. Эти стенгазеты стали характерным фоном общественной жизни советского предприятия, института, школы – считай, каждого трудового или учебного коллектива. Наверняка и сегодня некоторые бывшие комсомольцы с улыбкой вспоминают лозунги с этих стендов – чего только стоит нетленное «Вскрыл резервы – добивайся ввода их в действие!»
Регулярный выпуск стенгазет предусматривал наличие в штабе каждого заводского или университетского «Комсомольского прожектора» более или менее сносно рисующего комсомольца, а то и целой редколлегии. Этих ребят в коллективе, как правило, недолюбливали, но, вместе с тем, побаивались. Впрочем, с ними всегда можно было «договориться», как, собственно, и с членами самого «КП», которые далеко не всегда отличались принципиальностью и бескомпромиссностью, как того от них требовали правила. «На следующее утро мы, в составе «комсомольского прожектора», провели первый рейд и вывесили первый плакат. На плакате мы писали фамилию, инициалы и время опоздания. Среди опоздавших был и один начальник лаборатории, т.е. достаточно крупный начальник, который меня хорошо знал и которому я пообещал на следующий день снять плакат. Через пару дней мы провели еще рейд, но плакат не провисел долго, т.к. среди опоздавших были мои приятели. В дальнейшем, рейды проводились два – три раза в неделю. Дисциплина в отделе значительно улучшилась – опаздывать стали меньше», – вспоминает вчерашний комсомолец Георгий Князев.
Наиболее серьезные нарушения – халатность, выпуск бракованной продукции, производственный простой, бесхозяйственность, расточительство, утрата морального облика – «высвечивались» в местной периодической печати. Это могли быть рубрики в газете или же целые тематические приложения к номеру. Например, в мартовском выпуске журнала «Смена» за 1978 год в статье «Рейд без компромиссов» шла речь об экономической пользе, которую приносит деятельность «Комсомольского прожектора»: «Оценка эффективности рейдов «Комсомольского прожектора» в рублях исчерпывающей не является. И все же… На Нижнетагильском металлургическом комбинате устранение недостатков, выявленных «прожектористами», только за три первых месяца 1977 года позволило сэкономить 196 тысяч рублей». В той же статье ставится в пример принципиальность некоторых «прожектористов», которые высвечивают недостатки не только рядовых членов коллектива, но и руководства. На «Уралмаше», например, главу заводского штаба «КП» Юрия Попова один из начальников грозил лишить премии, если тот и дальше «будет совать нос куда не следует». Разумеется, самоуправца разоблачили, а принципиального «прожекториста» Попова сделали героем, достойным подражания.
Вообще от членов «Комсомольского прожектора» требовали проявлять нетерпимость к нарушителям общественных интересов, во всем руководствоваться моральным кодексом строителя коммунизма. И комсомольские «Боевые листки», как правило, не щадили ни имен, ни должностей, а руководителей, недовольных вмешательством бдительной молодежи в дела производства, останавливали сверху. Так что «прожектористы» действительно время от времени «покусывали» начальство, но, разумеется, аккуратно и далеко не всё – руководство страны в этом плане априори оставалось непогрешимым.
Из рядов “Комсомольского прожектора” за время его существования вышли некоторые государственные лидеры. В частности, президент Белоруссии Александр Лукашенко. Вот как вспоминает об их совместной комсомольской молодости журналист Анатолий Гуляев: «Моя жена, которая училась в институте вместе с Лукашенко, говорит, что он действительно хорошо учился и был активным членом штаба “Комсомольского прожектора”. Отвечал, если я правильно помню, за общественное питание. И вот когда Лукашенко появлялся с какой-нибудь проверкой в институтской столовой, то там все повара тряслись, потому что каждый кусок мяса взвешивался. «Комсомольский прожектор» в те годы был одним из самых неформальных дел комсомола, в котором проявляли себя наиболее настырные, въедливые, боевые и рвущиеся наверх ребята. Сашу Лукашенко к таким вполне можно было отнести”.
“Комсомольский прожектор” стал стартовой площадкой и для некоторых советских журналистов, которых сегодня относят в числу мэтров отечественной журналистики. Причем поначалу вовсе не телевидение обратило внимание на деятельность нового комсомольского движения, а сами “прожектористы” стали приносить свои отснятые материалы в телевизионные редакции.
Так, например, в начале 60-х было в Новокузнецке, Новосибирске, на Алтае. Члены местных “Комсомольских прожекторов” снимали свои контрольные рейды на любительские видеокамеры, сами монтировали их и демонстрировали в качестве отчета производственному коллективу. Готовые ролики однажды было решено отнести на телевидение. Опыт оказался удачным и областные штабы «КП» с тех пор начали тесно сотрудничать с молодежными телередакциями, что породило цикл таких телепрограмм как «Колючий экран» и «Телевизионный крокодил». Ну а в начале 60-х годов уже на Центральном телевидении СССР появилась отдельная телевизионная передача “Комсомольский прожектор” (эксперты датируют ее появление концом 50-х годов – вполне возможно, однако самого движения “КП” в ту пору еще не было).
Архивные выпуски “Комсомольского прожектора” сегодня не найти даже в вездесущем YouTube. Да и информации об этой уникальной для своего времени программе почти не сохранилось. О том, какой она была, мы сегодня можем судить благодаря воспоминаниям Анатолия Лысенко, который около 30 лет проработал в молодежной редакции телепрограмм ЦТ СССР – именно эта редакция, возглавляемая Маргаритой Эскиной, готовила выпуски “КП”: “Первый раз оказался в студии в сентябре 1956 года — угодил на какую-то дискуссию на тему любви и дружбы. Потом у нас в МИИТе искали какую-нибудь самодеятельную группу, которая могла бы выступить на телевидении. Мы показали свои студенческие номера, нас пригласили в передачу. Видимо, выступили удачно. Однажды утром звонит Коля Доценко: «Ты не возьмешься вести передачу “Комсомольский прожектор”? Я согласился. Лет пять работал внештатно. Параллельно работал на заводе, учился в аспирантуре, потом преподавал. У нас получались неплохие выпуски. Одну передачу мы с Колей сделали на фотографиях и «крупорушке»: был тогда, кажется, венгерский магнитофон «Репортер», который мы называли крупорушкой, потому что он слова или смысл мелил в крупу — качество звука было не особо хорошим. Мы снимали сюжеты об одном из новых микрорайонов Москвы, где строили дома и забывали строить магазины. Народ стал нас хватать и тащить в свои квартиры. В одном доме, перед тем как уложить пол, забыли намазать основу клеем: когда человек вошел в свою квартиру, пол встал дыбом. В другом — даже не заделали дырку между этажами в районе унитаза. Третий вообще умудрились сдать, не сделав врезку в общую канализационную трубу. Поэтому, когда жильцы заполнили свой отрезок канализации, все пошло обратно в квартиры. Но апофеозом строительства был дом, в одном подъезде которого стояли две лифтовые кабины, а в соседнем — ни одной! Мы мягко покритиковали в передаче строителей. На следующий день поднялся визг: в те годы Москву не разрешали критиковать”.
“Комсомольский прожектор стал одной из первых советских телепрограмм, в которой нашлось место не только событийным репортажам, но и проблемным материалам, что было, в общем-то, закономерно при общем подъеме инициативы и энтузиазма, вызванных «оттепелью». Особенно этот энтузиазм чувствовался в молодежной редакции. “Это была лучшая редакция, уникальная! Надо сказать, что из неё вышли практически все нынешние руководители каналов и звезды телевидения. Эта редакция, а так же работа с Владимиром Ворошиловым очень много мне дали в профессиональном развитии. Много лет я делал международные передачи «Диалог» и «Мир и молодежь», потом стал писать фильмы. «Наша биография» – это шестьдесят фильмов. Но, в общем, очень помогла Молодежная редакция Центрального телевидения – уникальное место! Конечно, самой престижной была информационная редакция, потом, по значимости шла редакция пропаганды. Они все были престижны в своих отраслях. А уникальной считалась молодежная редакция! Она работала и в информации, и в политике, и в театре, и в кино! Уникальная по значимости, какая-то «шпанистская» редакция, в которой по сути работало не очень много людей. Мы делали «КВН», «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!», «Диалог», «Наша биография», «От всей души!», «Молодцы», «Что? Где? Когда?». Все знаменитые передачи делали мы!” – вспоминает Анатолий Лысенко.
Но к середине 70-х годов даже такой продвинутый формат телепрограмм, как “Комсомольский прожектор”, уже перестал считаться передовым. Передачи всё больше скатывались к показным сюжетам, реальные проблемы авторами и руководством избегались. Однако в 80-х годах «Комсомольский прожектор» все еще называли «трибуной романтиков созидания и рачительных хозяев страны».
Что касается значков “Комсомольского прожектора”, то официально значок организации был учрежден постановлением Бюро ЦК ВЛКСМ только в январе 1981 года. Он считался главным отличительным знаком «прожектористов», их визитной карточкой. Бюро установило стоимость значка в размере 15 копеек. Примечательно, что его вручение производилось за счет того, кому он вручался. Значок выдавали молодым рабочим, колхозникам, служащим предприятий, учреждений, организаций, студентам, избранным в состав штабов «КП». После выбытия активиста из числа «прожектористов» значок оставался ему на память.
Однако задолго до появления “официального” значка в стране существовало множество неофициальных, изготавливаемых по инициативе местных организаций КП. К числу таких значков относится и артефакт из коллекции “Маленьких историй”. У фалеристов есть и многочисленные другие варианты этого значка. Некоторые из них представлены в галерее ниже:
Впрочем, в 80-х годах комсомольцы уже стеснялись носить подобную атрибутику на одежде – свои общественные обязанности к тому времени они уже выполняли с оттенком легкой обреченности и старались особо не перегружать себя такой работой. Времена менялись. Один прожектор сменял другой… Правда, и функции у них тоже были совсем другие. На смену аналитическому комсомольскому в конце 80-х явился информационный «Прожектор Перестройки», а в 2010-х развлекательный «Прожектор Перис Хиллтон»…
Да и тот канул в лету. Непросто, видимо, оставаться надежным прожектором.
