Распоряжение для Придворной конторы, собственноручно подписанное российским императором Павлом I в Павловске 10 июня 1800 года. “Отставленного камергера Балка-Полева всемилостивейше повелеваем принять по прежнему в службу при дворе НАШЕМ”. Этими двумя сухими строчками круто менялась судьба одного придворного чиновника – Петра Федоровича Балк-Полева. Интересно, как камергер попал в опалу и чем заслужил прощение императора?
Документ перед нами не просто исторический, но еще и проливающий свет на некоторые малоизвестные страницы отечественной истории рубежа XVIII-XIX веков.
Начнем с того, что в придворные камергеры (от немецкого Kammerherr — дворянин комнаты) Петр Федорович попал в неполные 18 лет – и все благодаря знаменитой фамилии. Причем определен он был на это престижнейшее место самой Екатериной II (она же, к слову, 20-ю годами ранее назначала камергером и отца Петра – Федора Павловича Балк-Полева). Любившая окружить себя смазливыми юнцами, императрица завела при дворе сразу 26 камергеров (и еще столько же камер-юнкеров). Обязанности у этой толпы бездельников были весьма необременительные – во время дежурства в шитом золотом мундире с важным видом вышагивать по хоромам, сопровождая государыню, носить шлейф ее мантии, величаво стоять за ее спиной во время торжественных церемоний, при необходимости подать воды, веер, перо, бумагу… И за все эти труды камергеру было положено баснословное годовое жалование в размере 1500 рублей. В общем, не работа – мечта.
Пете Балк-Полеву очень повезло с покровительницей. Императрица принимала самое деятельное участие в судьбе мальчика, чьи предки по отцовской линии восходили к смоленской ветви Рюриковичей, а по материнской – были богатейшими аристократами Шереметевыми. Еще во младенчестве наследника знаменитой фамилии по распоряжению Екатерины II зачислили на службу в Преображенский полк, а вскоре надели на совсем зеленого мальчишку мундир гвардейского прапорщика. Разумеется, новоиспеченный офицер ни дня в казарме не служил, оружия в руках не держал. А когда в 15 лет Петруша остался круглым сиротой, государыня дала распоряжение Сенату, чтобы “достойные попечители приняли на себя старание как о воспитании малолетнего сына, так и о порядочном управлении имения, ему принадлежащего». И Сенат с задачей справился преотлично: Балк-Полев получил блестящее образование. Помимо прочего, свободно изъяснялся на десяти языках, что ему особенно пригодится в будущем на дипломатическом поприще. Знаток музыки и ценитель литературы, обладатель изысканных манер стал желанным гостем всех придворных балов. А вскоре Екатерина II всемилостивейше пожаловала перспективному юноше золотой камергерский ключ – символ доступа в личные покои монарха. Так прапорщик Петя в одночасье стал Вашим Превосходительством с золотым ключом, приколотым к розетке из голубой Андреевской ленты к одной из пуговиц фрака. Прямо как у Грибоедова в “Горе от ума”: «Покойник был почтенный камергер. С ключом и сыну ключ умел доставить». Если учесть, что камергерское звание тогда приравнивалось к званию генерал-майора, можно только гадать, сколько лет пришлось бы Балк-Полеву маршировать по плацу до генеральского мундира. А при дворе молодой человек вполне мог скоро дослужиться и до обер-камергера, но карьере помешала смерть Екатерины II.
Павел I, заняв российский престол, едва ли не первым делом затеял большую придворную чистку – ему, как мы знаем, до глубины души претила распущенность знати и раздутые чиновничьи штаты, заведенные в годы правления его матушки. Так что в новый 1797 год российский императорский двор стараниями нового самодержца вошел в весьма усеченном составе: тех же камергеров осталось лишь 12 вместо прежних 26. Причем, как свидетельствуют источники, в эту дюжину не вошел ни один из пожалованных ранее покойной императрицей. Не миновала участь отставки и Балк-Полева. Оставшись без золотого камергерского ключа, своенравный 20-летний баловень судьбы отправился из столицы в Москву, где едва окончательно не поставил крест на своем будущем.
Конфликт Балк-Полев затеял ни с кем-нибудь, а с самим московским обер-полицмейстером. Этот высокий государственный пост в ту пору занимал Фёдор Эртель – в отличие от Балк-Полева, настоящий боевой генерал, в битве со шведами лишившийся правого глаза. Честный вояка, чей портрет спустя 15 лет заслуженно украсит Военную галерею героев Отечественной войны 1812 года в Зимнем дворце, будучи главным полицейским начальником Первопрестольной снискал у москвичей дурную славу – и все из-за своего излишне ревностного отношения к вверенному делу. Всю степень этой суровости прочувствовал на себе Петр Балк-Полев, когда Эртель завел на него так называемое «дело о шляпе». Павел I, как известно, издал ряд довольно абсурдных запретов, которые, по его мнению, могли пресечь российское подражание европейским, прежде всего, французским порядкам с их явным уклоном в вольнодумство. Под запрет попали не только книги и ноты на иностранных языках, но и вальс как символ распущенности, а также бакенбарды, панталоны, фраки, жилеты, высокие цилиндры и круглые шляпы. Вот как раз в такой шляпе “якобинского” покроя и щеголял по улицам Первопрестольной Петр Федорович, публично демонстрируя свое пренебрежительное отношение к запретам императора-самодура. В свою очередь Эртель, обязанный своим высоким постом Павлу I, не мог проигнорировать столь нарочитое нарушение указов государя. Некоторые источники сообщают, что генерал лично пытался сорвать с наглеца идеологически вредный головной убор, но нарвался на кулак. “Дело о шляпе” стоило Балк-Полеву удаления из обеих столиц: 30 июня 1797 года Петр Федорович был лишен всех должностей и отослан в свои именья во Владимирской губернии. Впрочем, не самое суровое наказание для того, кто публично выказывает неуважение к государю.
Как сообщают большинство источников, следующее появление Балк-Полева при дворе имело место уже в правление Александра I, в 1801 году. Однако представленный в нашей коллекции документ говорит о том, что Павел I сам решил приблизить к себе Петра Федоровича, и произошло это еще в июне 1800 года. Несмотря на свое пренебрежительное отношение к самодержцу, Балк-Полев, судя по всему, все же согласился принять золотой ключ камергера из рук Павла I. Известен указ императора от 16 июля 1800 года, в котором он повелевает отослать из Петербурга всех камергеров, кроме Нарышкина, Демидова, Балк-Полева и графа де Санти в Герольдию для определения по новым местам. В общем, вольнодумца Петра Федоровича государь почему-то оставил при себе.
Достоверно неизвестно, чем было вызвано это решение императора. Быть может, он считал необходимым держать поближе потенциально опасного молодого человека, а, возможно, просто ценил его блестящий живой ум. А еще Павлу I очень нравилось ощущать себя хранителем древних княжеских родов, поэтому он нередко приближал к себе представителей некогда весьма славных, но угасших дворянских семейств, тем самым давая им вторую жизнь. Широко практиковалось Павлом наделение таких семейств двойными фамилиями – так, например, появились Белосельские-Белозерские, Мусины-Юрьевы и т.д. Однако род Балк-Полевых получил двойную фамилию почти за столетие до прихоти Павла I – по воле его прадеда Петра I. Именно первый российский император в 1707 году отдал за своего сподвижника, участника Северной войны, обрусевшего немца генерала Николая фон Балкена единственную дочь боярина Полева, потомка удельных князей Смоленских. Так и появился в России новый немецко-русский род, представители которого постоянно занимали высокие посты при дворе – причем не только российском. Новому дворянскому роду был положен герб. Не мудрствуя особо, в центр щита Балк-Полевы поместили золотое бревно или балку – явная этимологическая отсылка к фамилии родоначальника. О принадлежности к дворянству свидетельствует корона на шлеме, о славном военном прошлом – рука с мечом.
Скандальные выходки Петра Балк-Полева сложили о нем славу либерала, добавили веса в просвещенных кругах, сделали вхожим в литературные салоны, сдружили с Гавриилом Державиным, позже – с Александром Пушкиным, Петром Вяземским. Последний, к слову, очень тепло отзывался о Балк-Полеве: «Чудак, но умный и образованный чудак». После смерти Павла I карьера Петра Федоровича снова пошла в гору. Император Александр I в 1804 году удостоил его чина тайного советника – и это в 27 лет! Не удивительно, что теперь уже Его Высокопревосходительство Балк-Полев считался самым завидным женихом в Санкт-Петербурге. Под венец он отправился с Варварой Салтыковой — племянницей владимирского генерал-губернатора графа Ивана Салтыкова. Их брак был счастливым, супруга подарила Петру Федоровичу четырех дочерей. Однако наследника он так и не дождался, род Балк-Полевых по мужской линии пресекся навсегда.
Далее в биографии нашего героя следует новая путаница. Практически во всех источниках, и даже во 2-ом томе авторитетного энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона сообщается, что Петр Балк-Полев в 1815 году был отправлен Александром I в Рио-де-Жанейро в качестве посланника, став таким образом первым российским послом в Бразилии. Однако это ошибка. Причем двойная. В «Очерках истории Министерства иностранных дел в 1802-1902 годах», изданных в 2002 году, сообщается, что весной 1815 года Пётр Фёдорович Балк-Полев был назначен послом России в Португалии! Причем тут Рио, спросите вы. А при том, что резиденция посольства Португалии с 1807 года вынужденно располагалась в Рио-де-Жанейро, куда от Наполеона бежал будущий король Португалии Жуан VI. Так что Петр Балк-Полев был послом не в Бразилии, а в Португалии. И не первым в истории, а вторым – до Петра Федоровича эту должность в течение 4 лет занимал граф Фёдор Пален. Вот такая дипломатическая чехарда.
Можно, конечно, поспорить с источником: мол, Бразилия обрела независимость от Португалии как раз в бытность посланником Балк-Полева, так что его вроде как можно считать первым послом этой южно-американской страны. Однако и здесь не совпадает: Бразильская империя провозгласила суверенитет осенью 1822 года, а Балк-Полев оставил Рио-де-Жанейро еще в 1817-ом.
Как бы то ни было, в солнечном Рио бывший придворный камергер провел почти 2,5 года. Но, в отличие от Остапа Ибрагимовича Бендера, голубую мечту об этом городе Петр Федорович вовсе не лелеял, особого пиетета ни перед королем Жуаном VI, ни перед его сыном принцем Педру I, который станет первым бразильским королем, не испытывал. Более того: в Южной Америке дипломат Балк-Полев снова проявил себя отчаянным вольнодумцем. Виданное ли дело: российский посланник отправлял на родину сочинения опального бразильского поэта Томаса Антониу Гонзага, осужденного на пожизненное заключение за участие в антиправительственном заговоре. Считается, что сочинениями этими зачитывались будущие декабристы, а стихотворение «С португальского» Александра Пушкина – ни что иное как вольный перевод одной из элегий Гонзага. В общем, вряд ли такое странное поведение российского дипломата могло ускользнуть от внимания Александра I.
В знаменитых “Записных книжках” Петра Вяземского сохранился вот такой политический анекдот о дипломате Балк-Полеве: “Посол заказал местному сапожнику сшить ему обувь. Выполнив работу, тот предъявил Петру Федоровичу счет. Сумма показалась послу чрезмерной и настолько его вывела из себя, что он добился аудиенции у Александра I. Пожаловавшись на жадного сапожника, Балк-Полев попытался всучить императору злополучный счет для оплаты. Естественно, послу в его наглых претензиях было отказано. Тогда Балк-Полев окончательно рассвирепел, скомкал счет и… бросив его под ноги оторопевшему государю, гордо покинул дворец”. Есть ли доля правды в этой исторической шутке – неизвестно. Якобы после этого возмутительного случая Балк-Полев был отозван из Рио и окончательно отправлен в отставку. Вполне возможно, что скандал был Вяземским художественно раздут и приукрашен, но дипломатическая карьера Петра Федоровича и впрямь оказалась скоротечной. Странно другое: наглецу, по большому счету, опять все сошло с рук! Александр I не стал предпринимать никаких репрессий в отношении зарвавшегося чиновника.
О несдержанном нраве Балк-Полева говорили в обеих столицах: и что слуг своих собственноручно поколачивал, и что крепок был на слово. А еще что невероятно щедр был и патриотичен: на борьбу с армией Наполеона в 1812 году на личные средства оснастил целый батальон из числа своих крепостных. После отставки Петр Федорович окончательно перебрался в Москву, вел светскую жизнь на широкую ногу. Водил знакомство с декабристами, но в подготовке к восстанию замечен не был, хотя это было бы вполне в его духе. Просвещенное общество он притягивал своей исключительной начитанностью и образованностью, слыл личностью легендарной. Полиглот Балк-Полев собрал уникальную библиотеку с редкими изданиями на всех языках мира. Известно, что в 1827 году Петр Федорович присутствовал на авторском чтении Пушкиным глав из «Бориса Годунова». “Слушал трагически”, – запишет в воспоминаниях Петр Вяземский. А годом позже уже поэт Иван Козлов посвятит Балк-Полеву вот такие стихи:
Друг, ты прав: хотя порой,
Достигая бед забвенья,
Мы, в груди стеснив волненья,
Дремлем томною душой,
Невзначай в мечте воздушной
Отзыв прежнего слетит,
И предмет нам равнодушный
Память сердца воскресит.
Неожиданно, случайно
Потрясет душевной тайной
Летний вечер, звук, цветок,
Песня, месяц, ручеек,
Ветер, море — и тоскою
Всё опять отравлено;
Как бы молнийной струею
Снова сердце прожжено.
И той тучи мы не знаем,
Вдруг откуда грянул гром;
Лишь томимся и страдаем;
Мрак и ужасы кругом:
Призрак страшный, неотступный
Образует в думе смутной
Холод дружбы, сон любви,
Ту, с кем радость погребли,
Всё, о чем мы тосковали,
Что любили, потеряли,
Чем был красен божий свет,
Всё, чего для нас уж нет.
Бывший камергер Екатерины II и Павла I, бывший посланник в Португалии, которому все императоры прощали самые эпатажные выходки, скончался в 1849 году в почтенном возрасте 72-х лет. Его Высокопревосходительство Петр Федорович Балк-Полев упокоился в Знаменской церкви Московского Новоспасского монастыря, известном своей усыпальницей бояр рода Романовых.
