„Древняя российская история от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава I в 1054 году“ (Histoire ancienne de Russie), составленная Михаилом Васильевичем Ломоносовым. Книга издана на французском языке в Париже в 1769 году. Оригинал этой масштабной исследовательской работы, написанной первым российским академиком, был впервые издан на русском языке в Санкт-Петербурге в 1766 году – спустя год после смерти автора. Еще через два года книга была переведена на немецкий язык Христианом Бакмейстером и издана в Лейпциге в 1768 году. И уже с немецкого языка ее перевели на французский, издав Париже и Дижоне в 1769 году. В нашей коллекции хранится один из немногих экземпляров французского тиража этой книги. Кожаный переплет. Оригинал. Состояние хорошее. Библиографическая редкость.
„Сочинитель сея книги, покойный статский советник Михайло Васильевич Ломоносов, положив намерение сочинить пространную историю российского народа, собрал с великим прилежанием из иностранных писателей все, что ему полезно казалось к познанию состояния России прежде Рурика, и при том описал жития осьми первых великих князей, сидевших на российском престоле от 862 до 1054 года. Полезный сей труд содержит в себе древние, темные и самые ко изъяснению трудные российской истории части. Сочинитель, конечно, не преминул бы оный далее продолжать, ежели бы преждевременная его смерть, приключившаяся ему 4 апреля 1765 году, доброго сего предприятия не пресекла; а между оставшимися после его письмами продолжения не найдено“.
Под таким обращением к читателю в 1766 году был впервые издан исторический труд, над которым Михаил Ломоносов кропотливо работал начиная с 1751 года. Автор скончался всего за несколько месяцев до выхода книги, однако она имела все шансы стать прижизненной: ведь впервые рукопись была отдана Ломоносовым в типографию еще в 1758 году! Дело затянулось вовсе не из-за бюрократических проволочек, как можно было бы предположить, – напротив, Канцелярия немедленно выделила бумагу для печати составленной Ломоносовым истории, а президент Российской Академия наук, граф Кирилл Разумовский лично распорядился начать публикацию долгожданной рукописи тиражом 2400 экземпляров “для пользы публики без всякого укоснения”. Так что бюрократия здесь ни при чем. Будучи педантом, Михаил Васильевич сам изъял свой уже полностью готовый труд из печати!
Да-да, автор лично остановил уже запущенный процесс набора текста в типографии из-за слишком сложной, по его мнению, системы примечаний. Академик рассудил, что ссылки на источники и сокращения, размещенные прямо на полях страниц, усложнят восприятие материала читателем, поэтому решил сделать их более объемными и перенести этот раздел в конец книги. На усовершенствование этих “филологических изъяснений” ушло целых четыре года. В 1763 году Ломоносов во второй раз отдал рукопись в типографию, правда не всю, а лишь основной текст, пообещав аппарат ссылок представить позже. На момент смерти в апреле 1765-го Михаил Васильевич так и не передал примечаний в печать. Исполинский исторический труд Академия наук выпустила уже после смерти автора и, к сожалению, без ценных ссылок: рукописные примечания академика так и не были найдены. Более того: не сохранилась рукопись и основного текста книги. Весь исторический архив Ломоносова, все его черновики странным образом пропали, по сей день считаются утраченными.
Примечательно, что процитированное в начале нашей истории обращение к читателям было написано одним из принципиальных идейных противников Ломоносова – немецким историком Августом Людвигом фон Шлецером, одним из авторов «норманнской теории» происхождения русской государственности. Именно Шлецер, будучи профессором по русской истории, пренебрежительно называл Ломоносова «грубым невеждой, ничего не знавшим, кроме своих летописей». Михаил Васильевич, как известно, открыто и жестко выступал против засилья немцев в российской науке. Когда 1741 году 30-летнего Ломоносова зачисляли в Императорскую Академию наук, в ее составе не было ни одного русского академика. А ведь Петр I создавал Академию «чтоб русских выучить». Так что кандидатура россиянина Ломоносова оказалась очень кстати: начальник Канцелярии Иоганн Шумахер (тоже немец) принял его с распростертыми объятьями, о чем потом жалел всю жизнь – холмогорский самородок стал его непримиримым врагом. Понять горячность Михаила можно: его незаслуженно обходили по карьерной лестнице высокопоставленные немецкие чиновники, не знавшие даже латыни. И разумеется, Ломоносов резко критиковал все работы по истории России, написанные приглашенными германскими учеными.
Справедливости ради, немецким историкам нужно отдать должное и поблагодарить. Когда Петербургской Академии наук была поставлена задача составить исчерпывающий материал по истории древней России, именно немецкие специалисты со свойственным им педантизмом взялись за это дело, причем фактически с нуля: собирали воедино разрозненные летописи по монастырям, изучали достоверность порой весьма сомнительных и приукрашенных источников, сопоставляли полученные данные с уже опубликованными в Европе исследованиями. В общем, работа была проделана поистине титаническая, однако выводы, которые были сделаны на ее основе германскими учеными, Академию наук категорически не устраивали. Немцы априори исходили из убеждения, что славяне – народ относительно молодой, а потому цивилизация ему могла привнесена только извне. Подтверждение тому они видели, в частности, в “Повести временных лет” Нестора, в которой речь шла в том числе о призвании русских князей из варягов. По мнению немецкого историка Готлиба Байера, варяги и скандинавы — один и тот же народ, да и само слово «росс» — скандинавское, принятое славянами от завоевателей, пришельцев-варягов. Так что только воля иноземных завоевателей вывела славян на большую историческую дорогу.
6 сентября 1749 года историограф немецкого происхождения Герхард Миллер в своем выступлении перед академическим собранием публично изложил теорию основания Руси норманнами. Возмущенные крики слушателей не дали Мюллеру закончить доклад «Происхождение народа и имени российского». Императрица Елизавета Петровна созвала комиссию для расследования этого вопроса. В числе прочих в нее вошел и Михаил Ломоносов, заключивший: “Взгляды немцев ночи подобны и вредят интересам и славе Российской империи”. Миллер, в частности, обвинялся им в том, что «во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может, а именно: как их многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнём и мечом пустошили и у царей их сокровища грабили. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили». Горячность, с коей была отвергнута теория скандинавского происхождения варягов-основателей русского государства, во многом объясняется тогдашним весьма прохладным отношением России к Швеции. Как бы то ни было, публикации Миллера были уничтожены, а ему самому запретили впредь заниматься древнерусской историей. После этого главным апологетом норманнской теории в Российской Академии наук стал Август Шлецер.
Теория немцев была категорически отринута, но необходимость в написании истории древней России не отпала. Императрица повелела поручить выполнение этой задачи русскому человеку. «Всемилостивейшее повеление» заняться этой работой было передано главному противнику норманнской теории Ломоносову. В 1751 году Михаил Васильевич приступил к сбору материала. Занят был столь плотно, что даже отказался от обязанностей профессора химии. Опирался, в основном, на русские, античные и византийские источники, изучал летописи, церковные и законодательные акты. Его «Древняя российская история» состоит из двух частей: «О России прежде Рурика» и «От начала княжения Рурикова до кончины Ярослава первого». В своей работе академик обосновывает древность происхождения русского народа, доказывает наличие у него своей самостоятельной, а не заимствованной культуры. Он, в частности, пишет:
“Имя славенское поздно достигло слуха внешних писателей и едва прежде царства Юстиниана Великого, однако же сам народ и язык простираются в глубокую древность. Народы от имен не начинаются, но имена народам даются”.
Принципиальность Ломоносова в этом вопросе была столь велика, что призванных на Русь Рюрика с братьями он называет «варягами-руссами», а не «руссами-шведами». Такое видение вопроса полностью устроило российские власти. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что ломоносовская “История России” в XVIII веке переиздавалась трижды, тогда как не менее серьезная работа “История российская” Василия Татищева, в которой он отдает должное норманистам, не перепечатывалась ни разу.
„Древняя Российская история“ была знаковым событием в отечественной историографии. Однако переведенный на европейские языки труд Ломоносова особой популярностью и авторитетом у читателя не пользовался, печатался небольшим тиражом. И дело тут не только в господствовавшей на Западе норманнской теории и отсутствии аппарата примечаний в ломоносовской “Истории” (что, безусловно тоже негативно сказалось на восприятии работы в научной среде). Некоторые современные российские историки уверены, что сдержанность, с коей был встречен исторический труд российского академика в Европе, была создана искусственно. Во второй половине XVIII века в Германии были анонимно опубликованы, «видимо, инспирированные Шлецером, недоброжелательные рецензии на труды Ломоносова», в которых сообщалось, что “покойный профессор химии более не сможет бесчестить свою страну и вредить русской истории». Покинув Россию в 1767 году, Шлецер и впрямь начал открыто глумиться над сошедшим в могилу русским ученым, называя Ломоносова не только «совершенным невеждой во всем, что называется историческою наукою», но и «посредственностью» в других науках. Впрочем, в ту пору Шлецер довольно грубо шельмовал всех подряд – и Ломоносова, и Татищева, и авторитетнейшего земляка Готлиба Байера, и даже своего учителя Миллера.
Были, разумеется, и совершенно иные отзывы на работу Ломоносова. Так, газета «Neue Zeitungen von gelehrten Sachen» писала: «Точность и порядок, присущие этой истории, заставляют сожалеть, что г. Ломоносов не смог продолжить ее. Нужно воздать хвалу ясности его суждений и его щепетильности; удалены все басни, которые в истории неизвестных или древних народов искажают сведения об их происхождении и устраняют истину. Автор обращается главным образом к российским хроникам, чем заметно отличается от своих предшественников. Ученый и педантичный г-н Ломоносов, обладающий всеми необходимыми качествами, внимательный, неутомимый, образованнейший исследователь древнейших рукописных памятников своей родины, по этим материалам составил Историю, в которой пытается отстоять древность и славу своей родины от забвения и презрения, в которых повинны старые и современные писатели». В общем, однозначно сказать, выиграл ли Ломоносов битву с немецкой исторической школой, невозможно. Но за 117 лет в Российской Академии наук, начиная от её основания в 1724 году и до 1841 года, из 34 академиков-историков было всего трое русских – Михаил Ломоносов, Януарий Ярцов и Николай Устрялов. Так что судите сами.
“История древней России” Михаила Ломоносова была переведена и на немецкий, и на итальянский, и на французский языки (а вот на английский до сих пор не переведена). С немецкого языка на французский ее перевел Марк Антуан Эду, имя и фамилия которого на первой странице нашего артефакта обозначена почему-то только инициалами.
Марка Эду считают весьма плодовитым, но порой весьма не точным переводчиком. В предисловии к изданию Эду заранее просит читателя его извинить, если в его переводе обнаружатся ошибки, которые он объясняет сложностью исторического текста и незнакомой ему российской спецификой (например, он называет великую княгиню Ольгу императрицей). Тут же переводчик обращает внимание на исключительную важность его работы: мол, сам энциклопедист Гольбах считает необходимым ознакомить с “Историей” Ломоносова французских ученых, а потому уже заказал ему свой экземпляр книги.
